- Благодарю, Нин.
- Не за что. Самой было интересно. Читай на здоровье. А еще, мой тебе совет, изложи современным языком и издай. Если получится, станешь знаменитым. Писатель-фантаст Михаил Кукушкин - неплохо звучит...
"Мысль! - восхитился деловой сметкой подруги Миша. - Может, и правда попробовать?"
"Болота замерзли, лишь кое-где чернели полыньи, но их легко было обходить. Потому Эвинна не стала петлять, выискивая места помельче, а пошла напрямик, через самые зловещие топи. Зимние болота встретили ее тишиной и кратким и хмурым зимним днем. Тяжелые облака неслись по небу, и не было в них ни малейшего просвета. Выл ветер в далеких и чуть заметных в предвечерней мгле елях. Шелестел бурый мерзлый камыш, хрустел снег под ногами. И везде - ни души, даже зверья не было. Грустный, покинутый всеми мир, словно впавший в предсмертную кому..."
Текст захватил. Сперва предложение Нины казалось шуткой, а теперь захотелось увидеть его изданным. Полная боли и ярости повесть, яркая и страшная, цепляла по-настоящему. Даже при старомодном, напоминающем какой-то древний эпос, слоге временами казалось, что над головой не потолок квартиры, а усыпанное звездами небо, своды храмов неведомых богов - или пыточный каземат. А этот запах, настойчиво лезущий в ноздри - не от подгоревшей на кухне еды (проклятье, опять забыл!), а от сгоревших городов и деревень.
Нина права. Они там и правда страшно воевали, пытаясь исправить грехи и ошибки отцов. Пытались повернуть назад колесо истории. Захлебываясь кровью, насмерть дрались за свою родину. Как, впрочем, и те, другие, сражавшиеся за свою империю. И в смертельной схватке ни те, ни другие не давали пощады - сжигали пленных на кострах, сажали на колья, резали целыми деревнями. А главную героиню...
Дочитав, как с ней расправились победители, Миша почувствовал себя так, будто узнал о смерти близкого человека. Такое не смог бы написать сторонний человек. Только тот, кто сам познал ужас разгрома и гибели друзей, кто скрывался от карателей и бессильно смотрел, как угоняют в рабство соотечественников. Тот, кто отчаянно резался на улицах пылающих городов. Чью молодость дотла выжгли горе и ненависть. Казалось бы, как в такой книге может найтись место любви? А вот поди ж ты, нашлось. Да какой любви - преданной и яркой, ради которой можно, не задумываясь, идти на смерть.
Интересно было и изучить фотокопию. Непонятно, чем Мишу, раньше не очень-то любившего иностранные языки, заинтересовала эта странная вязь, непохожая ни на одно письмо мира, и в то же время похожая на все сразу. Была в ней чеканная строгость латиницы, размашистость кириллицы, летящая легкость арабской вязи, странное, неуловимое изящество букв деванагари... Миша начал изучать записи Нины, касающиеся грамматики неведомого - как она его назвала, сколенского? - языка. И, как ни странно, почти научился читать и писать по-сколенски. Не получалось только говорить, без носителя языка все попытки филологов с Нининой кафедры реконструировать фонетику нельзя было принимать на веру. Но кое-что они сделать смогли: восстановлено же звучание многих древних языков!