– Потому что ты этого хочешь.
– Я уже ничего не хочу.
– Тогда к чему эти разговоры? – она освободила его член, сжала в руке, сползла по его коленям вниз и обхватила оставшуюся часть губами. – Нравится? – Она вернулась к его лицу.
– Мне много чего нравится.
– Вот как?
– Знаешь, как это делали в Греции?
– Знаю.
– Нравится?
– Нет, но если хочешь, можем сделать это так.
– Нет. – Он поднялся с дивана. – Закрой глаза.
– Боюсь, мне не очень это понравится.
– Откуда ты знаешь, что это? – Он отвел ее в картинный зал, лег на мозаичный пол.
– Теперь я могу открыть глаза? – Кристин неуклюже устраивалась сверху.
– Нет. – Их тела соединились.
– Могу я узнать, почему эти картины так важны для тебя?
– Я же просил не подглядывать.
– Почему? – Она приняла его без остатка. Картины. Эти безумные, холодные, пахнущие смертью картины, наблюдали за ними. Десятки, сотни, тысячи лиц… Маккейн обнял ее за плечи, прижимая к своей груди.
– Не бойся.
– Чего я должна бояться? – Кристин не могла не смотреть. Не могла не прислушиваться. Взгляды. Шорохи. Слишком темно. Слишком странно. – Какого черта? – Она обернулась, почти уверенная в том, что сейчас увидит кого-то позади себя.
– Не бойся.
– Мне не нравится это место. – Она смотрела, вглядывалась, пыталась различить хоть что-то, но вокруг был лишь сумрак, мгла, ночь. И снова кто-то за ее спиной. Чье-то дыхание. Чьи-то руки на ягодицах. – Я хочу, чтобы ты включил свет!
– Здесь только ты и я. – Маккейн сильнее прижал ее к своей груди. Прикосновения стали настойчивее.
– Отпусти!
– Это место исполнит все твои мечты. Все, чего ты когда-либо хотела. Самое дерзкое. Самое желанное…
– Да отпусти же! – Кристин оцарапала ему бедро. Вскочила на ноги. – Господи! – Тени. Она видела, как они отступают в сумрак. Силуэты. Слишком четкие, чтобы поверить в игру света. – Ты, маленький, чертов извращенец! – Она ударила Маккейна и побежала к выходу. Каблуки громко цокали по мозаичному полу. Бредли. Выбегая на улицу, она видела, как он выходит из своей комнаты.
Что же здесь происходит, черт возьми?!
Лужи захлюпали под ногами. Дождь намочил одежду и стих. Кто-то включил освещение парка. Фонари не горели. Почти не горели. Ядовито-желтая луна тонула в океане туч. Чей-то голос позвал ее по имени. Или это всего лишь ветер? Кристин побежала. Где-то здесь был выход. Обязательно должен был быть выход! Ветка шиповника хлестнула ее по щеке.
– Черт!
Кристин повернула налево, затем направо. Исправных фонарей стало больше. Темное каменное строение вынырнуло из темноты. "Moles", гласила выбитая в камне надпись, нависшая над ярко освещенным входом. Вездесущий вьюн обвивал возвышающиеся колонны, окружившие два цилиндрических этажа на четырехугольном основании. Зависший высоко в небе купол, казалось, тянется к ядовито-желтой луне, намереваясь проткнуть ее, как гнойный нарыв.