– Может быть, ты права, а может быть, и нет… – задумчиво сказала старшая сестра. – Это как посмотреть. Князь Сергей поквитался с нашим братом, лишившим его жены, когда лишил мужа его младшую сестру. Теперь они в расчете. Не знаю как насчет угрызений совести, но, скорее всего, Алекс взбеленится. К тому же, как твой опекун он должен знать о том, что произошло в Ратманове между тобой и Курским. Он обязан это знать!
– Ты так считаешь? – уныло спросила Ольга, сама в глубине души понимавшая, что сестра права.
– Да, дорогая, я так думаю, – кивнула графиня. – Давай сделаем так: отъезд из Марфина назначен на послезавтра. Я попрошу у Алекса разрешения оставить тебя с нами в Москве, а ты перед отъездом все расскажешь им с Катей.
– Значит, завтра?.. – сдалась княжна. – Скрывать все очень тяжело, но рассказывать – просто невыносимо. Я не смогу!
– Лаки, ты все сможешь, а потом тебе сразу станет легче, – пообещала Лиза.
Ольга подумала, что не очень в этом уверена, но выбирать уже не приходилось – дав слово, она всегда его держала.
Отпуск светлейшего князя Алексея Черкасского заканчивался. Его давно лелеемое желание – выйти в отставку и уехать с семьей в Ратманово – в очередной раз не исполнилось. Неделю назад фельдъегерь привез от государя пакет с приказом о назначении генерал-майора Черкасского командиром того гусарского полка, в котором он служил уже пятнадцать лет. Ответив императору благодарственным письмом, Алексей засобирался в столицу. Дав жене неделю на сборы, он проводил последние дни в самом любимом подмосковном имении Марфино, собрав вокруг себя свое большое семейство: трех сестер, зятьев, тетушку Евдокию Михайловну, детей и племянников. Сейчас, сидя во главе стола за прощальным ужином, он любовался прекрасным лицом своей княгини, сидевшей напротив него, и прислушивался к разговору зятьев – Александра Василевского и Михаила Печерского, споривших об освобождении крестьян.
– Сильных, умных людей, способных организовать жизнь своей семьи вне деревни, среди крестьян не много, обычно это те, кто при усадьбе помещика был обучен грамоте и ремеслу, они все наперечет и уже отпущены на оброк. Им смело можно давать волю, и они будут процветать. Но остальные могут жить только на земле, освобождать их без надела – оставить без куска хлеба. Сейчас помещик дает им землю, помогает во время неурожаев, отвечает за их жизнь и здоровье, – горячился Михаил, – а что им делать без этой опеки?
– Нужно всех крестьян освобождать, хотят – пусть уходят, не хотят – пусть остаются, – не соглашался Александр. – Я уже так поступил в своем имении Доброе под Киевом – ушли единицы. Все остальные остались, и так же работают на моих полях, только получают за это плату. Я и раньше давал всем зерно, сено, молодняк, а теперь плачу этим же за работу, только не всем поровну, как раньше, а кто сколько заработал. Сразу появились старательные работники, которые богатеют на глазах, а лодыри и пьяницы пусть им завидуют.