Ник разглядывал трещины в потолке, прислушиваясь к пьяному смеху в комнате наверху. Сальная свеча догорела, и ее запах смешивался с вонью сточных канав, проникавшей сквозь полузакрытую дверь. Он вырос с этой вонью. Как и Милли, хотя ее выворачивало, когда она отправлялась на работу. Он пожалел бы ее, если бы она не сорвала его шанс сегодня ночью пробраться в дом герцога. Господи, от женщин столько шума.
Нет смысла вставать, чтобы закрыть дверь. Милли скоро вернется и заткнет дверь тряпками, причитая, что некоторые клиенты слишком грубы и что он не защищает ее, как обещал, когда она поселилась у него. Одним типом он занялся перед рассветом. Но не мог же он убивать каждого, с кем она спит, тогда он ополовинит население Лондона.
— Эй, Ник, ты жив? — донесся чей-то голос с улицы.
— Кто интересуется? — ответил Ник из подвала, служившего ему жильем.
— Твоя мать. Она сказала, что умирает, и ты должен принести ей выпивку, чтобы облегчить боль.
— Она всегда умирает, — проворчал Ник.
— Врач клянется, что на этот раз это правда. — Обладатель голоса, уличный сорванец в кепке и залатанных штанах, материализовался в удушливом мраке. Мальчишку звали Барни, он был настоящим мошенником. — Ты тоже захворал? Тебе самому надо джину хлебнуть.
— Где Милли? — не шевельнувшись, спросил Ник.
— Она забралась в карету с клиентом и не вернулась. Кляла тебя на чем свет стоит за свое состояние. — Барни налетел на сундук, который служил обеденным столом и прикроватной тумбочкой. — Книга? Это ты для розжига припас?
Вскочив, Ник ударил по грязной руке, потянувшейся к дневнику.
— Это не для малышни. К тому же ты читать не умеешь.
— Будто ты умеешь, — огрызнулся Барни с нахальством, которому научился у старшего товарища. Пожалуй, Ник сам может открыть академию. — Так ты пойдешь с нами на Пиккадилли или нет?
— Позже. А пока проваливай.
— А как насчет твоей матери?
— А что?
— Ничего, Ник. Я буду ждать тебя у паба, на случай если ты передумаешь.
Он поскреб ребра.
— Погоди. На что там Милли жаловалась? Если она подхватила…
— Учи колыбельные, — на ходу ответил Барни.
— Ребенок?
— Ага.
Ник ударом ноги захлопнул дверь и выругался, когда она со скрипом снова открылась. Он на минуту задумался о матери, о Милли, о том, как они обе отличаются от той леди, которая написала в своем дневнике такие красивые слова. А Милли небось всем и каждому рассказывает, что Ник сунул пирожок в ее печь. Она ходячий матрац. Вероятно, это не его семя. Что он будет с ней делать, черт подери?
Он грохнул кулаком в стену, и треснутое зеркало в углу отразило лицо, столь искаженное гневом, что Ник отступил.