Близнецы позировали фотографам: сначала они притворились, будто дерутся из-за статуэтки, затем начали баюкать ее, как младенца. Казалось, что даже Тони, который не очень-то любил внимание публики, наслаждается всеобщим восхищением. Пританцовывая, братья шествовали по красной ковровой дорожке. В какой-то момент Тони взгромоздился Филу на плечи и поднял награду выше, так что вся троица напомнила причудливый голливудский тотем: Жирный Фил, Стройный Тони и «Оскар», их ослепительное дитя. Это станет одной из самых знаменитых фотографий года. Затем братья подошли к матери и вручили ей трофей. Несмотря на свои семьдесят лет и хрупкое телосложение, Глория без видимых усилий подняла тяжелую статуэтку над головой. В одной руке «Оскар», другой она махала толпе — королева среди своих подданных.
Через двадцать минут кривляний Уоксманы наконец-то вошли в отель и растворились среди гостей праздничной вечеринки. В моих наушниках раздался голос, призывающий Роберта и Кларка внутрь, где собирались провозгласить тост за актеров и съемочную группу «Пилота-иностранца». У меня появилось чувство, что меня сдули, как воздушный шар: ничто не указывало на то, что нам удастся улучить минутку и присоединиться к торжеству. Следующие несколько часов я продолжала заниматься своим делом — стояла на боковой дорожке, приветствовала гостей, прислушиваясь к галдежу репортеров и уже привычно выслушивая Вивьен и Марлен, которые по рации бранили меня и моих коллег за чудовищную бестактность, которая наверняка погубила вечер. Я слышала, как Роберт говорит Кларку, что Тони распорядился не давать Глории слишком много «Май Тай». Я улыбнулась, представив, как Глория, уже покачиваясь, протягивает пустой стакан, а Кларк наполняет его коктейлем без рома.
Взглянув на отель, я увидела десятки лиц, прильнувших к окнам и смотревших на бульвар Сансет. Для людей, остановившихся в отеле «Модильяни», наш праздник стал кошмаром, превратившим их в разгневанных зрителей, обнаруживших, что они заплатили огромные деньги всего лишь за право поглазеть. Постояльцам было запрещено спускаться в вестибюль и к бассейну, входить и выходить из здания они могли только через подземный гараж. Кроме того, лифты были запрограммированы так, что не останавливались на «наших» этажах. Многие из них с тоской наблюдали за великолепным спектаклем, в который превратилось прибытие гостей. Один субъект даже связал веревку из простыней и спустился вниз лишь с тем, чтобы, едва его ноги коснулись земли, столкнуться с разъяренной Марлен. Послушав с полминуты ее крики, он сбежал — удалился наверх, в тишину своего номера.