Охранительная тишина, благодаря которой Додж на голову возвышался над толпой, все же внушала ему иногда дурные предчувствия. Растворяя свою жизненную энергию в пустоте, он одновременно топил собственную непосредственность, обкладывая ее тишиной, точно ватой. Он испытывал неудобство, когда приходилось проявлять показное дружелюбие, и старался обходиться без этого. Однако сознавал, что в душе накапливается некий мусор, и порой занимался самокопанием. Когда же бывал дружелюбным и скромным, то есть самим собой, все тоже выходило как-то не так. Быть самим собой — большое счастье, зато потом приходится испытывать похмелье от саморазоблачения.
Покой, работавший на его престиж, приближал его смерть. День за днем он переставал быть самим собой, скармливая себя по кусочку ненасытной богине — безжизненной сдержанности. Он чувствовал, что смерть настигает его, ибо успех был равносилен отказу от жизни. Он пугался того, что сам взращивал в себе непомерным усилием воли. Однако еще больше его пугало, как бы партнеры по бизнесу не стали эксплуатировать его дружелюбие. Из-за этих соображений он посадил себя под замок, в камеру, став своим собственным стражником.
Мчась с утра пораньше в офис из своего имения в Маунт-Киско, он совершенно не походил на созданный годами образ — эдакую воплощенную непреклонность. А поехал в город, не дожидаясь рассвета, только потому, что не мог спать. Наваждение, не дававшее ему покоя уже несколько месяцев, напоминало лихорадку. Его лихорадило с головы до ног. Болезненные воспоминания о Сиам все чаще посещали его в рабочее время. Она возникала перед глазами в самые неподходящие моменты, даже когда он был страшно занят. Сперва он списывал подобное состояние на регулярный недосып. И стал спать по 8–9 часов кряду. Ему нравилось отходить ко сну все раньше и раньше, и это кончилось тем, что он впервые в жизни стал спать по 10–12 часов. Однако воспоминания о ней преследовали его по-прежнему.
История с Сиам приходила ему на ум всегда неожиданно и так же неожиданно меркла в воображении. Всякий раз вспоминались неприятности, сложности в их отношениях. Все было слишком живо, каждое мгновение перенасыщено эмоциями. Он помнил, как подавлял ее, но одновременно испытывал боль, потому что постоянно ощущал собственную неполноценность. В ней всегда оставалось что-то, чем ему не удавалось завладеть, что никак нельзя было завоевать. Сиам находилась в полной его власти, она действительно была игрушкой в его руках, и он с наслаждением ею пользовался. Она так стремилась к успеху, что не могла сопротивляться его сексуальным домогательствам. Но он никогда не принимал желаемое за действительность.