— Я собирался, но потом решил, что в конце недели там все равно никого нет и я не смогу ничего сделать, вот и подумал, что лучше заехать домой.
Сильвия почувствовала укол в сердце и закусила губу. Отвернулась, обзывая себя в душе дурочкой.
— Может быть, пойдешь в гостиную? Выпьем кофе, и ты расскажешь мне о поездке. — Она понимала, что несет чушь, ведет себя, как какая-то дуреха из плохой пьесы, но как всегда не могла найти что сказать. Уэйн приезжал домой так редко, что, когда он наконец снисходил до визита, у нее было такое впечатление, будто она развлекает незнакомца. Она подошла к шнурку, скрытому пейзажем Тернера, и коротко дернула его три раза. Уэйн, не отводя от нее глаз, ослабил галстук, бросил кейс из кожи крокодила на пол рядом с креслом, подошел к окну и уставился на расстилающийся за ним сад. Ничего не изменилось, подумал он, недоумевая, почему у него так тяжело на душе. Струи фонтанов сверкали на солнце, жирные карпы как обычно лениво плавали между лилиями. Цветы цвели в полном соответствии с пожеланиями садовников, даже птицы, казалось, пели по указке. Усадьба Гринуэй, древний каменный дом, спрятавшийся в глуши Кента, выглядел точно так же, как в тот день, когда он его впервые увидел. Тогда старик Гринуэй пригласил его на выходные под предлогом игры в гольф, а на самом деле, чтобы попытаться отговорить от покупки его фирмы компанией «Платтс».
Лорд Гринуэй долго не принимал всерьез действия француза. Ведь «Платтс» никогда не пыталась завладеть другими компаниями. Когда же он наконец оценил опасность, его забавная приверженность старой поговорке «Держись поближе к друзьям, но еще ближе к врагам» позабавила Уэйна. Рассмешила его и Сильвия Гринуэй, единственная дочь старика. Некрасивая девственница, робкая и по уши влюбившаяся в него. Только после того как он присоединил компанию Гринуэя к своей гигантской империи, он потихоньку начал понимать, что малышка Сильвия — как раз то, что ему нужно в качестве жены.
Даже теперь, когда он следил за движением, каким она указала горничной, куда поставить серебряный поднос, он видел, что в ней чувствуется класс. Странная это штука, класс — а уж британцы особенно этим славятся. Многие годы Уэйн не мог понять, в чем же он заключается. Не стиль, это точно. Сильвия вообще была до мозга костей деревенской женщиной, некрасивой, безвкусно одетой. Она носила бесформенные платья, резиновые сапоги, плотные куртки и бродила по окрестностям, напоминая чучело. И все же ее окружала аура особой принадлежности, не заметить которую было просто невозможно.