Она сама спохватилась и выразила тревогу:
— Мы ушли из казармы, а те… вдруг они…
— Что?
— Человеку надо… Он должен знать, что у него есть место, куда можно вернуться.
— Не бойтесь, — ответил он туманно, но уверенно, — в казарму они не пойдут. Ничего хорошего там для них нет, Скорпион об этом знает. Кстати, стрелять вы хоть умеете?
— Нет. Никогда не стреляла.
— Хотите научиться?
— Зачем? Я никого не смогу убить.
— Что ж, может, и верно, может, вам и не надо.
— А вы их отпустите, если они соберутся плыть?
— А что я могу сделать? — он помолчал. — Пусть плывут. Мне кажется, не доплывут они…
Он подумал еще о том, что Скорпион не удержится и, даже получив все необходимое для плавания, попытается разделаться с сержантом здесь, на острове, чтобы скрыть концы в воду. Они стоили друг друга, эти два человека. И можно сказать, что, не зная друг друга, очень хорошо друг друга понимали. Жизнь разломилась, как магнит, а эти двое, как два полюса, испытывая острую непримиримость и отвращение, были вынуждены находиться на забытом богом клочке земли, сталкиваясь магнитными силами неприязни. Скорпион в первый момент растерялся, не понимал, почему сержант не разделался с ним сразу после выхода из штольни или в первую же ночь. Скорпион думал, что так и случится. Так бы и было, сержанту нужен был повод, а Скорпион не дал этого повода, ничего не предпринял и тем самым избежал смерти от сержантской пули. И, несомненно, воля Скорпиона была надломлена еще там, при неудачном нападении в штольне. Механизм зла не смог одолеть механизм добра, потому что добро сержанта было не просто добро непротивления, а четко осмысленное человеческое добро, уложенное в строгий футляр физического здоровья и силы. Разум, душа этого невзрачного на вид солдата были по-детски чисты, нетронуты и столь же энергичны, как и его тело. Нужны были исключительные обстоятельства, чтобы они проявились во всей гармонии: разум, как доброе начало, плюс сила, способная осуществить разумные указания. Это и почувствовала женщина. Его слова, движения, взгляд окружали ее, проникали в сердце и успокаивали.
— А вы не боитесь? В смысле, вы никогда не испытываете страха? Вы всегда так уверены?..
Вот и сейчас он сидел спиной к морю, хотя естественнее было бы наоборот, но женщина предположила, что так ему удобнее: те, пятеро, могли появиться только с одной стороны, эту сторону он и взял под наблюдение. Автомат, к запаху которого женщина уже привыкла, лежал на камне за его спиной.
— Таких людей, наверное, нет, кто не испытывал страха.
Простой ответ показался женщине особенным, словно об этом говорилось впервые. Но, может, так и было, потому что сержант говорил сейчас не по долгу службы, а свободно, от души, иногда останавливаясь, подбирая слова, не для эффекта, а для точности. Чувствовалось, что человек «соскучился» по словам, и женщина с удивлением слушала, совсем забыв о собственной «учености». А сержант говорил, и мысли его были не новы, и отнюдь не оригинальны, но привлекательны уже тем, что звучали из уст незаметной единицы человечества — солдата с автоматом. Он закурил и продолжил: