Но еще более обращает на себя внимание, что в записке (и в некоторой степени — в инскрипте) Иванов явно неискрен перед Кульбиным. Безусловно, книга стихов «Горница» — наиболее ортодоксально-акмеистическая, даже стилизованно-акмеистическая книга Иванова. Отказывая ей в художественной значимости и отвергая акмеизм вообще, Иванов должен был каким-либо образом хотя бы обозначить это в своей следующей книге, однако в «Вереске» (1916) перепечатаны практически все стихотворения «Горницы», кроме двух. Стало быть, дезавуирование своей «прежней» поэзии и поиски нового пути, о котором говорится в двух приведенных документах, не могут быть восприняты как абсолютная истина даже в намерении, а тем более в осуществлении. Тем не менее сама возможность обратиться к теоретику кубофутуризма с признанием в том, что разговоры с ним открывают новые поэтические перспективы, и сделать это уже после «цеховой» и акмеистической школы, — заслуживает пристального внимания и интерпретации, особенно при сопоставлении с соответствующими страницами «мемуаров».
Следует отметить, что к предполагаемому времени знакомства Иванова с Кульбиным относятся первые его публикации, причем он почти одновременно выступает как на страницах ученического журнала (о чем умалчивает в «Зимах»), так и в многотиражной печати: в датированном 23 ноября 1910 года номере корпусного журнала «Кадет-михайловец» (по странному совпадению этот журнал был овеян памятью когда-то учившегося в корпусе С.Я. Надсона) Иванов печатает стихотворение «Гром»[763].
Таким образом, в 1911 год, ознаменовавший начало его контактов с эгофутуристами, он вошел поэтом, уже испытавшим и различные поэтические влияния, и до известной степени вошедшим в поэтические круги Петербурга.
Разнородность этих контактов и влияний требует внимательно присмотреться к его взаимоотношениям с эгофутуристами, в первую очередь — с Северяниным.
Помимо изложенной в «Петербургских зимах» версии истории этих отношений, существуют три фрагмента воспоминаний Северянина второй половины двадцатых годов, явно не претендующих на художественность, но направленных на восстановление истины в том виде, в каком она представлялась эстонскому изгнаннику[764]. Характерно, что даже первая статья Северянина об Иванове носит отчетливо мемуарный характер, несмотря на то, что является откликом на появление второго издания «Садов» (впрочем, очерком несколько запоздалым, почти уже «вневременным»).
Во всех трех отзывах внимание Северянина оказывается сосредоточено на нескольких очевидно принципиальных для него моментах, связанных с существованием эгофутуризма.