Русская литература первой трети XX века (Богомолов) - страница 319
Побывав на похоронах Белого, Русов так сообщил об этом своему эпистолярному конфиденту: «Видел в гробу Андрея Белого. Лицо девяностолетнего сморщенного старичка. Думается, что он в пределе земном уже совершил все земное»[892].
Кажется, Русов не догадывался, что и сам он также совершил все сколько-нибудь существенное для русской культуры, что мог.
Но в середине двадцатых годов он был еще чрезвычайно активен и писал прозу и статьи, посвященные различным московским религиозным и идеологическим течениям, отчетливо смыкаясь со сменовеховцами[893]. И здесь начинается уже непосредственная история статьи Белого, насколько ее удается проследить.
В середине 1923 г. позиция «Накануне» вызывает ряд очень жестких нападок со стороны бывших сторонников, недовольных стремительно прогрессирующим большевизанством газеты. 11 марта 1923 г. Н.В. Устрялов записывает в дневнике о том, что его харбинский друг и единомышленник Г.Н. Дикий получил письмо из Москвы от И.Г. Лежнева, и цитирует часть этого письма: «С берлинской «Сменой Вех» у нас романа не вышло. Дело, конечно, не только в идеологических расхождениях (мы достаточно широки и терпимы), но и в этических оценках, а с этим дело стоит гораздо острее»[894]. В тут же написанном письме Лежневу Устрялов вполне с ним солидаризуется, а 17 июля этого же года сообщает: «На днях получил информацию из Берлина, свидетельствующую, что в кругах самого «Накануне» ощущается живейшее недовольство курсом, усвоенным редактором. Потуги «перебольшевичить большевиков», характерные для газеты, не пользуются решительно ничьею симпатией и ничьим доверием. Ряд близких сотрудников газеты, сокрушенно наблюдая стремительное падение ее авторитета, пытаются умерить редакционный пыл, но пока безрезультатно. Возможен выход из газеты группы сотрудников» (С. 558). На протяжении последующих полутора лет отношения между двумя чрезвычайно активными деятелями сменовеховства решительно укрепляются, и, судя по всему, в начале 1925 г. Устрялов предлагает Лежневу организовать не только движение статей из Харбина в Москву, но и наоборот — из Москвы в Харбин. Письмо его не сохранилось[895], однако суть вполне восстанавливается по ответу Лежнева от 17 января 1925: «Имей я здесь средства, я бы для Вас делал, по крайней мере, половину газеты. И статью, и фельетон, и очерк, и корреспонденцию, и иллюстрацию, и рассказ добыть здесь не трудно <...> Ведь, кроме газеты, Вы имеете журнал в 100 стр., т.е. в 200 колонн по 70 журн. строк, т.е. около 15 листов ежемесячно — вместе это площадь совсем не малая. Говорил я по Вашему поводу с парой друзей — Андрей Белый охотно напишет о Гамлете (идет сейчас в новой постановке Худож. Театра), о встречах с Жоресом и т.д. М.Н. Столяров (он же Стрелец) с удовольствием берется писать о современной литературе. Очерк Н.Н. Русова о современной деревне вышлю на следующей неделе. Хотят писать и питерцы. О беллетристах нет речи. Но ждать с гонораром, пока почта обернется в два конца — никто не согласен. Нужно: 1, определить точно, какая максимальная площадь отводится московскому отделению для газеты и для журнала (порознь), 2, какая сумма ассигнуется на авторские гонорары и организаторскую работу, 3, оплату производить через Дальбанк по сдаче рукописи <...> Если газета и журнал материально способны на это, то дело можно поставить правильно, организованно: через пару недель после первых пакетов харбинцы не узнают своей газеты, а журнал сразу станет на солидную ногу. Не то будет кустарщина, провинциализм...» (С. 582—583). Участие в харбинской газете «Новости жизни» по каким-то причинам (вероятнее всего, конечно, из-за недостатка денег) не сложилось, но богато задуманный и роскошно издававшийся журнал «Вестник Маньчжурии» на сотрудничество решился. 11 марта Лежнев писал: «На прошлой неделе получил официальное отношение от заведывающего изданием «Вестника Маньчжурии» Берсенева. Свое согласие представительствовать журнал в Москве и собирать для него материал немедленно же подтвердил телеграфно, а сегодня посылаю первую пачку материала» (С. 583).