Комиссар сделал вид, что роется в бумажнике, и как бы невзначай выронил фотографию, которая угодила в лужу на стойке.
Не обращая внимания, Мегрэ протянул пятифранковую бумажку. Но взгляд его был неотрывно устремлен в зеркало.
Официант, который подобрал фотографию со стойки, с расстроенным видом вытер ее углом фартука.
Петерс Латыш не шелохнулся: рука его по-прежнему сжимала стакан, лицо было непроницаемо, глаза жестко смотрели в пространство.
Потом неожиданно раздался треск этот негромкий звук был настолько резок и прозвучал так явственно, что хозяин, возившийся у кассы, круто обернулся.
Рука Латыша разжалась, и на стойку посыпались осколки стекла. Петерс так сжал стакан, что тот лопнул. Из пореза на указательном пальце закапала кровь.
Петерс бросил стофранковую купюру на стойку и вышел из бистро, не взглянув на Мегрэ.
Теперь он шел прямо в «Мажестик». Никаких признаков опьянения. Он выглядел так же, как при выходе из отеля, — шаг был твердый.
Мегрэ упрямо следовал за ним. Когда впереди показался отель, он увидел, как от подъезда отъехала знакомая машина. Это был автомобиль отдела идентификации, увозивший аппаратуру для фотографирования и снятия отпечатков пальцев.
Эта встреча обескуражила Мегрэ. На мгновение он потерял веру в себя, почувствовал себя брошенным, лишенным поддержки, точки опоры.
«Селект» остался позади. Инспектор Дюфур через стекло сделал комиссару знак, который, вероятно, счел незаметным, однако по нему безошибочно можно было определить, за каким столиком расположилась Анна Горскина.
— Мортимер здесь? — спросил Мегрэ, остановившись около администратора отеля.
— Только что приказал отвезти его в посольство Соединенных Штатов, где он будет на завтраке.
Петерс Латыш уселся за свой столик — кроме него в зале никого не было.
— Вы тоже будете завтракать? — спросил у Мегрэ управляющий.
— Да. Поставьте мой прибор на его столик.
Управляющий чуть не поперхнулся.
— На его столик? Это невозможно: в зале никого, а потом…
— Я сказал, на его столик.
Управляющий, не сдаваясь, засеменил за комиссаром.
— Послушайте, он наверняка закатит скандал. Я посажу вас за столик, откуда он вам будет прекрасно виден.
— Я сказал, на его столик.
Только сейчас, в холле отеля, Мегрэ понял, что устал.
Это была та неотвратимая усталость, которая вдруг охватывает все тело, даже все существо — тело и душу одновременно.
Он тяжело опустился в плетеное кресло, где сидел утром. Пара, расположившаяся напротив — несколько перезрелая дама и холеный молодой человек, — тут же поднялась, и женщина, нервно крутя в руках лорнет, произнесла так, чтобы ее можно было услышать: