Конечно, рана начала гноиться. Временами все плечо пронзала острая боль, и у Мегрэ мучительно ныла грудь, словно у него болел желудок.
Улица Мира, Вандомская площадь, предместье Сент-Оноре. Петерс Латыш не думал возвращаться.
Вот наконец и отель «Мажестик», рассыльные, бросившиеся открывать перед ним входную дверь.
— Шеф!
— Опять ты?
Из полутьмы нерешительно выступил Дюфур, он тревожно оглядывался вокруг.
— Послушайте, она исчезла.
— Что ты мелешь?
— Клянусь, я сделал все что мог. Она вышла из «Селекта». Через минуту вошла в дом пятьдесят два, это магазин готового платья. Я прождал час, потом обратился к швейцару. На втором этаже магазина ее не видели. Она просто прошла через него и вышла через другой выход на улицу Берри.
— Ладно!
— Что мне теперь делать?
— Отдыхать.
Дюфур взглянул комиссару в глаза, потом быстро отвернулся.
— Клянусь вам, что…
К великому удивлению инспектора, Мегрэ потрепал его по плечу.
— Ты славный парень, Дюфур. Не огорчайся, старина!
И Мегрэ вошел в холл отеля, где заметил, как изменилось при его появлении лицо управляющего, и послал ему улыбку.
— Латыш?
— Только что поднялся к себе в номер.
Мегрэ подошел к лифту.
— Третий этаж.
Комиссар набил трубку и внезапно вспомнил, что уже несколько часов не курил. Он снова улыбнулся, но улыбка вышла горше прежней.
Остановившись перед дверью номера 17, Мегрэ не испытывал никаких колебаний. Постучал. Ему крикнули: «Входите». Он вошел и закрыл за собой дверь.
В гостиной кроме радиаторов был еще и камин, который разжигали для уюта. Латыш, облокотившись о каминную полку, подталкивал носком ботинка к дровам какую-то пылающую бумажку, чтобы она скорее сгорела.
С первого взгляда Мегрэ понял, что Латыш утратил прежнее спокойствие, но у комиссара хватило самообладания не показать, что это его обрадовало.
Золоченый стул с хрупкими ножками был для Мегрэ слишком миниатюрен, рука комиссара на его спинке выглядела просто лапой. Он поднял стул и поставил его в метре от камина. Затем уселся на него верхом.
Что же случилось — он снова почувствовал в зубах трубку и, выйдя из состояния недавней подавленности или, скорее, нерешительности, всем своим существом устремился к действию?
Как бы там ни было, в этот момент он чувствовал себя сильнее, чем когда-либо. Он был дважды Мегрэ, если можно так выразиться. Не человек, а изваяние из старого дуба или, вернее, из глыбы песчаника.
Локти он положил на спинку стула. Чувствовалось, что, доведенный до крайности, он способен своей широченной лапищей сгрести противника за горло и ударить головой о стену.