Надо проверить себя. Преодолевая брезгливость, Медведев вычистит зловонную яму уборной, почувствовав после этого, что «с души как бы обваливалась, спадала не замечаемая до этого тяжесть». И что же? Издевательский голос того интеллектуала скажет ему: «Ты сделал это только для собственного самоутверждения. А делать это всегда ты ведь не станешь…»
Почему же всегда? Когда надо!
Нет, не только для самоутверждения должно было Медведеву пройти через это, но для того, главным образом, чтобы понять, что приверженцы элитарных теорий только того и хотят, чтобы одни всегда копались в дерьме, а другие всегда извлекали из этого выгоду для себя.
«Да, я уберу за собой, — говорит Медведев, — но успею сделать еще кое-что… Всё впереди!»
С этой надеждой, уверенностью нам открывается новый Медведев, для которого извечная философская дилемма о противоборстве добра и зла обретает конкретную реальность и высокий жизненный смысл.
Следует, однако, заметить, что хотя весомость аргументов в философском споре может зависеть от их логической последовательности, теоретической значимости и убедительности, в структуре художественного произведения решающее значение имеют поступки, переживания героя, сама жизненная реальность, воплощенная в образы и картины — и чем мастеровитее, выразительней, тем насыщеннее оказывается художественная ткань романа, тем правдивее и достовернее предстает и борьба идей, насыщающих атмосферу романа, и сама изображенная в нем жизнь.
Безусловно, фигура Дмитрия Медведева, с учетом противоречий этого широкого душой и сильного внутренней стойкостью и убежденностью характера, с учетом даже некоторой его инфантильности, преодолеваемой им вместе с ниспосланными судьбой поражениями, ярко и сильно вылеплена писателем. Но есть обстоятельство, заставляющее нас либо предположить, что между первой и второй частями романа есть главы, может быть окончательно не завершенные или по тем или иным причинам не опубликованные писателем, либо высказать ему серьезный упрек в том, что целое десятилетие жизни его героя (и других персонажей тоже!) оказалось за пределами повествования. Десятилетие для них отнюдь не безмятежное. Для Медведева эти шесть лет изоляции и четыре года после выхода на свободу и жизни где-то рядом с Москвой, где-то около должны, по логике вещей, представить сложный и мучительный путь надломленного судьбой, но не сломленного окончательно человека. Пока же ориентиром на всем этом отрезке остается ретроспективный эпизод с лощеным интеллектуалом. Потрясения, же этих лет, общение с миром отвергнутых законом и обществом, адаптация в новых условиях, несомненно, много значили в «воскрешении» Дмитрия Медведева.