Кажется, А. Герцену принадлежит мысль о том, что тинистый слой мещан не определяет судьбу нации. Не из этого ли исходил А. Чехов, всю жизнь разоблачая мещанство, срывая с него одежды пристойности, но главным и преимущественным образом высмеивая? Однако же вот выходит, и до сих пор не разоблачил, не сорвал, не высмеял… Конечно, неверно было бы обвинять Чехова в грехах нынешнего мещанства — теперь оно совсем другое. Но иногда говорят, что от Чехова пошло некое снисходительное, полуусмешливое, отчасти даже и легковесное отношение к пороку, достойному каленого железа. Действительно, есть в такой иронии обратная сторона, на которую мы, перешагнувшие лестницу сословий, как-то не обращаем внимания, не придаем ей значения. Может быть, это следует назвать обратным эффектом, психологическим парадоксом, но высмеянные Чеховым пороки, легонько высеченные публично, публично же и осмеянные, именно через общий смех, через иронию общественного понимания как бы получали права гражданства. Оказывалось, над пороком можно смеяться, но его можно и иметь, недостаток становился словно бы извинительным, от него не требовалось избавляться.
Это а-ля «чеховское» влияние надолго останется в литературе, оно и до сих пор дает себя знать томами и томами антимещанской прозы, с какой-то благополучной незаметностью перешедшей в разряд так называемой бытовой прозы. Дело доходит, действительно, до смешного, когда современный мещанин описывается чуть ли не со слезами умиления. Если же говорить серьезно, то литература утеряла, за редким исключением, утратила критический подход, критическое отношение к мещанству. Штампуя стереотипы, она непроизвольно закрепляет жизненные права и принципы мещанства.
Есть ли и в чем принципиальная новизна в изображении мещанства В. Беловым? В том, прежде всего, что он критически осмыслил и вскрыл деструктивную сущность современного мещанства, представляющую большую, чем мы думаем, опасность как для одной, отдельно взятой личности, так и для общества в целом. В. Белов и увидел, и показал, что современным мещанством можно манипулировать. Открытие, достойное и художника, и философа! И именно поэтому писатель не рассматривает мещанство как самостоятельно антиобщественное явление — с чем литература уже свыклась, — он рассматривает мещанство как проявление материального, социального, духовного и идеологического противоборства двух систем, как неотъемлемую составную часть мирового зла. Зла, о котором жаждущий справедливости Иванов говорил: «Существует могучая, целеустремленная, злая и тайная сила… И мало кто сознательно выступает против нее.»