Она сидела перед скромно растопленным камином, кутаясь в платок.
— Сэр Роберт послал за вами, — выпалила я. — Леди Дадли… плачет. Ее никак не успокоить.
Мои слова ее ничуть не удивили. Миссис Оддингселл вскочила на ноги и быстро вышла из комнаты. Я пошла следом.
— Это с нею уже бывало? — спросила я.
Она кивнула.
— Скажите, леди Дадли больна?
— Ему ничего не стоит огорчить ее.
Возможно, это была не вся правда, учитывая преданность миссис Оддингселл своей подруге.
— А она всегда была такой?
— В молодости это сходило за страстность. Спокойнее всего Эми жилось, когда он был в Тауэре. Кроме той поры, когда там же находилась и принцесса.
— Что? — не поняла я.
— Тогда Эми исходила на ревность.
— Какая ревность? — удивилась я. — Они же были узниками. Их держали в разных зданиях. Или леди Дадли думала, что тюремщики устраивали им бал-маскарад?
Миссис Оддингселл кивнула.
— В своих мыслях она всегда считала их любовниками. А теперь сэр Роберт на свободе и волен приезжать и уезжать, когда вздумается. Эми знает, что он продолжает видеться с принцессой. Рано или поздно он разобьет ей сердце. И это не просто слова. Она умрет от горя.
Мы подошли к развороченной двери комнаты доктора Ди.
— Простите, что суюсь не в свое дело, — сказала я. — Вы для леди Дадли — вроде няньки?
— Скорее, вроде хранительницы, — ответила миссис Оддингселл и тихо открыла дверь.
Гадание пришлось отложить. На следующий день леди Дадли заперлась у себя в комнате и не пожелала выйти к завтраку. Джон Ди попросил меня помочь с переводом пророчества, имевшего, как ему думалось, отношение к королеве. Я читала ему разрозненные греческие слова. Мне они казались полной бессмыслицей. Однако доктор Ди тщательно записывал каждое слово, поскольку каждое обозначало какое-то число. Мы встретились в библиотеке. Хозяева дома бывали здесь редко, и на нас пахнуло холодом давно не топленного помещения. Сэр Роберт велел слугам принести дров для камина и открыть ставни.
— По-моему, это шифр, — сказала я, когда слуги ушли, и мы остались вдвоем.
— Ты права. Это действительно шифр древних, — кивнул Джон Ди. — Возможно, они даже знали шифр жизни.
— Шифр жизни? — удивилась я.
— А что, если все состоит из одних и тех же элементов? — вдруг спросил меня капеллан епископа. — Песок и сыр, молоко и глина. Представляешь? Вдруг разнообразие форм и различия — не более чем иллюзия? А в основе лежит одна-единственная форма, и ее можно увидеть, записать и даже воспроизвести.
— И что тогда? — спросила я, удивляясь его рассуждениям.
— Эта форма могла бы оказаться ключом ко всему, — сказал он. — Она явилась бы стихом, сокрытым в сердце мира.