При посадке густая серошинельная масса пассажиров, хлынувших к вагонам, разъединила наших делегатов, и в намеченный ими вагон попали лишь Егор с Исаковым, остальные расселись по двое и по трое в другие вагоны.
Егору удалось захватить среднюю полку, отдыхали на ней поочередно с Исаковым. Заматеревший, раздавшийся в плечах Егор лежал на полке, задумчиво смотрел на мелькавшую за окнами вагона бурую, заветошевшую степь, на пробегающие мимо телеграфные столбы, полустанки, серые, разоренные войной деревушки. В вагоне теснота, накурено — не продохнуть, шум, гам, до слуха Егора из хаоса слитых воедино голосов доносятся отдельные слова, обрывки фраз:
— …Хватит, навоевались.
— …Вот и я говорю, какой же я теперь работник с одной-то рукой.
— А ну, подвинься, дед, убери мешок, ну!
«Как-то теперь там живет Настя, — думает Егор, — давно уже не получал от нее писем. Да и какие теперь письма, вон какая идет кутерьма кругом. Эх, Настя, Настя, доведется ли увидеть-то?»
Егор и не заметил, как уснул под мерное покачивание вагона, а когда проснулся, наступил уже вечер. За окнами синели сумерки, а в тускло освещенном фонарями вагоне стало еще многолюднее. На нижней полке рядом с Исаковым сидел бородатый солдат в черной маньчжурской папахе.
— Далеко едешь, земляк? — допытывался он у Исакова.
— В Киев, на съезд.
— На съезд! На какой съезд? Общеказачий? Та-ак. В счет чего же он собирается?
— Фронтовые дела решать.
— Фронтовые! В счет замирения, надо гутарить, а фронтовые и так надоели, я вот третий год…
— Эка беда какая третий год, я вот уж восьмой чертомелю, да и то молчу.
— Вот молчать-то и не надо, милай, требовать надо замирения, потому как…
Солдат не докончил, из дальнего края вагона донесся дружный гул голосов:
— Верна-а, правильно-о!
— …а-а-а…
— …партия большевиков — да, да.
— Тише, товарищи!
— Позвольте.
— Нет, не позволю, и нечего нам очки втирать, большевики, они правильно говорят — долой войну!
— Правильно-о-о!!
— Га-а-а…
Солдат, разговаривавший с Исаковым, поднялся, положил на свое место вещевой мешок.
— Поблюди, земляк, чтоб никто не занял. А я схожу зараз послухаю, чегой-то там вроде антиресное гутарят.
В Киев приехали как раз к открытию съезда.
Егор с любопытством разглядывал делегатов. На фронте ему приходилось видеть донских казаков с их синими погонами и красными лампасами, а также уссурийских, амурских и семиреченских казаков с такими же, как и у забайкальцев, желтыми погонами и лампасами. Здесь же довелось посмотреть казаков всех двенадцати казачьих войск. Тут были и с красными, с желтыми и даже с голубыми — оренбургские казаки — лампасами. Понравилась Егору форма кубанских и терских казаков, их черные, с газырями на груди черкески. Из серо-зеленой массы армейских казаков выделялись рослые, щеголеватые атаманы лейб-гвардейских полков. Восхищало Егора и то, что в этом зале казаки заседают вместе с офицерами. Даже в президиуме съезда, наряду с генералами, полковниками и штабными офицерами, находились казаки, — правда, было их там немного и все полные георгиевские кавалеры.