Забайкальцы. Книга 2 (Балябин) - страница 73

Уже третий год, как оскудели станицы и села взрослыми работниками, все полевые и зимние работы легли на плечи подростков и стариков. Война — и бывшие хлеборобы не плугами пашут кормилицу-землю, а снарядами дальнобойных орудий, сеют на вражьи окопы ружейный и пулеметный огонь, и не траву-муравушку косят они на родимых полях, а самих их косит смерть на далеких Карпатах, на какой-то там Буковине и на горных кручах Кавказа.

Первым с Кавказского фронта в морозный январский день пришел на побывку в родную Антоновку Иван Рудаков. Пришел он на костылях, был ранен в правую ногу и только что выписался из госпиталя, исхудавший, заросший бородой и обозленный бессмыслицей войны; на вопрос отца: «Как там воюете-то?» — ответил:

— Воюем, а за что — и сами не знаем!

— То исть как же это вы не знаете? — удивился Филипп Иванович. — Это каждому известно: за царя, значить, за отечеству нашу и за веру православную, я это так понимаю.

— Ерунда! — отмахнулся Иван. — На отечество наше никто не нападал, веры нашей не касаются, а так просто царь наш, по дурностисвоей, ввязался в чужую драку, а мы теперь кровь проливаем ни за что ни про что.

Слушая такие рассуждения, Филипп Иванович хмурился, теребя дегтярно-черную кудель бороды, но в споры с Иваном не вступал.

По случаю прихода служивого Филипп Иванович гульнул с родственниками, а после гулянки снова впрягся в работу.

Время за работой летело быстро, и вот, следом за январем, миновал уже суровый в этом году февраль, наступил март. Уже в последних числах февраля погода круто изменилась, после сорокаградусных морозов наступила оттепель, да такая, что за три-четыре дня крыши домов освободились от снега, черными стали южные склоны сопок, начали портиться дороги. В лесу, в степи слепит глаза начавший таять снег. Прилизанные ветрами сугробы, растопленные солнцем, днем становятся рыхлыми, пропитанными талой водой, но по ночам подмораживало еще крепко, отчего на сугробах твердой коркой образовывался наст.

Нога у Ивана поджила настолько, что он стал легонько приступать на нее, однако костылей все еще не бросал. В один из таких дней, в начале марта, сидел он у окна в передней комнате за починкой хомута. В оттаявшее окно видно Ивану чисто подметенную ограду, унавоженный за зиму, заваленный соломой двор, где лежит, греясь на солнышке, корова. Под крышей гулко воркуют голуби, возле завалинки копошатся куры; хлопая крыльями, горланит огненно-красный петух. С улицы мимо окон, что-то крикнув соседу, торопливо прошагал Филипп Иванович. Войдя в избу, он, не снимая ни шубы, ни рукавиц, прошел в переднюю комнату.