Так откуда же взялся этот страх перед ним? Он ведь не сделал бы ничего, на что она не согласилась бы. Он бы не причинил ей боли…
По ее телу будто побежал ледяной поток, когда она внезапно почувствовала, что он стоит за дверью ее спальни. Александра не стала задаваться вопросом, откуда она могла знать это. Она просто знала. Пламя свечи плясало, будто хихикая. Александра пристально смотрела на дверную ручку, слабо поблескивающую в темноте. Дверная ручка пошевелилась.
Она моргнула.
Ей показалось, что она улавливает звук его дыхания за дверью.
Внезапно она услышала жалобный стон. Это был ее собственный стон.
Именно этот жалкий звук, который, казалось, исходил от кого-то другого, и разрушил чары.
Она любит Генриха. И он любит ее. Если он стоит перед ее дверью, то лишь потому, что медлит и не хочет навязываться ей. Но он и представить себе не может, как сильно она нуждается в его присутствии. И до тех пор, пока он рядом, с ней ничего дурного не случится.
Она отбросила одеяла, схватила свечу, подбежала к двери и распахнула ее.
Коридор был пуст.
Иногда Генрих спрашивал себя, спит ли она когда-нибудь. Он уже был готов поверить, что нет.
Он увидел ее на окутанном темнотой мосту, ведущему к центральной башне, и нисколько не удивился, ибо знал: она прекрасно ориентировалась ночью. Честно говоря, он даже не пытался искать ее где-нибудь в другой части замка.
– Было заперто? – поинтересовалась она, не глядя на него.
Генрих отвык удивляться тому, что она всегда знала, где он был.
– Время еще не пришло.
– Вы все больше удивляете меня, Геник. Похоже, ваша решимость уже не та, что прежде. – Она повернулась спиной к пропасти и прислонилась к перилам. Ветер трепал ее волосы.
– Разве не вы всегда проповедовали терпение?
– Ваш вкус тоже удивляет меня, мой дорогой друг.
Он насторожился. Впервые за все эти годы он услышал в ее словах слабый намек на то, что она тоже всего лишь человек. Чувство триумфа проникло в его чресла – чувство, которое он никогда еще не испытывал в ее присутствии. Оставаясь внешне совершенно спокойным, он потянулся к ней.
– Вы нарядили девушку, сделав из нее плохую копию себя самой. Я не могу представить, что вы боитесь того, как бы красота Александры не затмила вашу.
– Не вижу здесь никакой красоты.
– Еще меньше я могу представить себе, что вы сделали это из-за меня, – продолжил Генрих. – Или я не прав, дорогая?
Она не отвечала. Он подошел к ней вплотную. Ее волосы бились о его щеки. Ее лицо казалось бледным, едва узнаваемым пятном. Аромат лаванды окутал его. У него возникла совершенно безумная мысль, что женщина, если бы он взял ее здесь и сейчас, не оказала бы никакого сопротивления. Один раз – единственный раз! – он был сильнее. Генрих настолько возбудился, что трение брюк о его эрегированный член чуть было не привело к тому, что он едва не излился прямо в штаны. Он знал, что его лицо пылает, и радовался поглотившей их темноте.