Жители Брюна не стали нападать на палача. Он направил последний, удар на голову приговоренного и проломил ему затылок. Сейчас изуродованное тело вплетут в колесо, но он уже ничего не почувствует. Еще одна жизнь достигла мучительного конца, и не имеет значения, что совершил – или не совершил – этот слабоумный, ибо его лишили жизни, потому что обе христианские конфессии забыли о том, для чего Иисус Христос принял смерть.
– Через пару минут мы сможем двинуться дальше, – услышала она голос кучера.
Александра перевела взгляд на сжатые в кулак пальцы и увидела, что их все еще накрывает ладонь незнакомого мужчины, стоявшего возле кареты. Он ослабил хватку и осторожно разжал тонкие пальцы девушки, сведенные судорогой; затем кончиком пальца медленно и будто случайно провел по ее ладони и немного выше. Ей показалось, что за его пальцем идет след из огня и льда, как хвост кометы. Александра вцепилась в край окна. Она чувствовала, что у нее дрожит вся рука до самого плеча.
– Мне пора, – заявил он, – был рад знакомству, фройляйн…
– Хлесль, – глухо произнесла она. – Александра Хлесль.
– Мы непременно снова встретимся, и скоро, – продолжил он. – Разыщите меня, когда приедете в Прагу. Я Генрих фон Валленштейн-Добрович, но друзья зовут меня Геник.
Если бы раньше кто-то сказал Филиппо Каффарелли, что в Риме – в жарком, часто уже в марте душном Риме! – есть места, где так холодно, что невольно поджимаешь пальцы на ногах, не давая им окоченеть, то он, само собой разумеется, ни за что бы не поверил этому. Но тогда он еще ничего не знал о церкви Санта-Мария-ин-Пальмис, расположенной на перекрестке Аппиевой дороги и Виа Адреатина. Какой бы маленькой и старой ни была церковь, казалось, у нее достаточно сил, чтобы сопротивляться солнцу и задерживать прохладу в своих стенах. Возможно, в церковь просто постоянно тянуло могильным холодом из длинных катакомб, находящихся в непосредственной близости от церкви. Филиппо содрогнулся и поднял плечи повыше: могилой веяло даже внутри исповедальни, где ожидали его прихода.
Он сделал шаг назад от порога церкви, обратно – наружу, к солнцу, будто бы мог забрать с собой частичку его тепла. У него не было никакого желания входить в свою церковь садиться в вертикально стоящий гроб – именно так он воспринимал помещение исповедальни – и беспомощно наблюдать, как этот гроб потихоньку наполняется самыми ужасными грехами. Уже через пару минут ему начинало казаться, что еще немного – и он задохнется, погребенный под грузом исключительно человеческой злобы.
После многих лет, проведенных в самом сердце Ватикана и в непосредственной близости к Папе, вечно сомневающийся отец Филиппо приобрел уверенность лишь в одном: спасение нельзя получить у великолепных мантий, милостиво протянутых для поцелуя перстней епископов и сверкающих золотом богатств Церкви. И поскольку библия дьявола, которая должна была послужить пробным камнем его веры, исчезла, он попытался найти другой выход своим сомнениям. Он позволил себе погрузиться в заблуждение о том, что вера должна быть крепче в среде простых людей, чем у прелатов Церкви, в результате долгой службы превратившихся в циников, или у Папы, беспокоящегося лишь о благополучии своего семейства и об осуществлении грандиозных планов – строительства. Если бы он мог спросить совета у Виттории, возможно, она и помогла бы ему излечиться от подобного заблуждения.