Он поднял глаза, почувствовав, что на него упала чья-то тень. Перед ним стояла старуха и робко показывала на скамью перед исповедальней.
– Confiteopotenti.… – начала она.
Не проронив ни слова, Филиппо встал и прошествовал мимо нее к выходу из церкви.
Пернштейн вырастал из окружающих его лесов подобно кулаку, который кто-то пропихнул из-под земли на белый свет, пригрозив небесам, земле и вообще всему миру. Стены его были высокими и отталкивающими. Во все направления таращились крытые балконы-эркеры; ход по внутренней стороне стены шел вокруг половины главного жилого здания, прикрытый от внешнего мира деревянной крышей. Центральная башня стояла особняком и связывалась с главным зданием лишь деревянным мостом. Не имело никакого значения, что стена замка, тесно прижавшаяся к строениям, стоявшая почти на самом верху холма, на котором расположился замок, была скорее низкой. Казалось, что замок насмехается над тобой: стену еще можно было преодолеть, но взобраться по отвесной скале, с которой слилась нижняя часть замка, сумел бы только настоящий титан.
Кто-то, возможно старый Вратислав фон Пернштейн, попытался обновить штукатурку, но во многих местах она уже снова отвалилась. Красно-коричневый кирпич просвечивал сквозь нее, как старые раны, которые уже никогда не удастся залечить. Было видно, что огромное строение, достигавшее в длину не меньше сорока человеческих ростов и половину того в ширину, должно быть, некогда внушало почтение и страх. Если кто-либо входил через ворота во двор, узкий и мрачный, как дно колодца, ему сразу становилось ясно, что вся чудовищность сооружения была направлена на защиту от внешнего нападения. Подобные строения сопротивляются миру и не позволяют проникнуть за свои стены, и то, что за ними делается, исходит из черного сердца и глубокой холодной почвы.
Генрих фон Валленштейн-Добрович, очутившись в тени внутреннего двора замка, невольно поежился и втянул голову в плечи. Затем он задрал голову и стал осматривать уже дышащее туманом вечернее небо, а также стены, эркеры и выступы крыши, образующие причудливую раму. И хотя снег уже полностью растаял, зимний холод еще не ушел отсюда. Генрих не был здесь несколько месяцев, да и вообще, за четыре года, прошедшие с тех пор, как он приехал сюда впервые, посещал это место периодически. Если бы все зависело от него, он вполне мог бы еще реже приезжать сюда. Мрачное строение отталкивало его своим холодным дыханием, исходившим из угла, иди из темноты лестничной клетки, или из сгустившихся теней у стены. Казалось, замок кричал, что он может сделать все, что ему заблагорассудится, но Генрих знал: лично он больше никогда не будет принадлежать этому месту.