22 июня. Черный день календаря (Исаев, Драбкин) - страница 137

— Германское правительство объявило нам войну.

И.В. Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался.

Наступила длительная, тягостная пауза».

Однако уже через несколько минут люди, сидевшие в этой комнате, начинают принимать решения и отдавать распоряжения. Да, не всегда адекватные, исходившие из ложных представлений и информации, однако необходимые для перестройки всей страны «на военные рельсы». Впереди еще будет осознание случившегося, кризис государственного управления, связанный со сложным и непредсказуемым характером войны, и последовавшие решения по созданию новых чрезвычайных органов власти. Потребовалось какое-то время, чтобы создать Ставку, ГКО, способные эффективно контролировать управление страной в условиях войны. Но уже в первый день ПВС СССР издал указы: «О мобилизации военнообязанных…», «Об объявлении в отдельных местностях СССР военного положения», «О военном положении», «Об утверждении положения о военных трибуналах…».

Вспоминает главный редактор газеты «Красная звезда» Д.И. Ортенберг:

«Около пяти часов утра нарком вернулся из Кремля. Позвали меня:

— Немцы начали войну. Наша поездка в Минск отменяется. А вы поезжайте в «Красную звезду» и выпускайте газету…


Уже вечером 22 июня пророческие слова Молотова знала и повторяла вся страна.


Наша старенькая тихоходная ротация выдает последние тысячи очередного номера «Красной звезды», датированного 22 июня. Делали его накануне, до начала войны — делали обычно. Вполне мирный номер! Текущие армейские дела: минометный взвод на учениях… задачи оружейных мастеров… самообразование ротных политработников… окружная конференция рационализаторов… Спокойный, деловой тон. Ни одного слова о немецко-фашистских захватчиках, о гитлеровской агрессии. Даже на четвертой полосе, почти целиком посвященной международным событиям, в сообщениях об агрессивных действиях фашистской Германии и ее союзников в Европе, на Ближнем Востоке, в Африке— совершенно бесстрастная терминология: «противники», «войска Германии», «войска Италии»…

Теперь требовался крутой поворот — надо делать совсем иную газету. Пока я прикидывал, с чего начинать, узкие редакционные коридоры уже заполнились людьми. Небольшой конференц-зал они завалили чемоданчиками, шинелями и прочими походными атрибутами. Все в редакции бурлило и гудело. День воскресный, выходной, но сотрудники явились на службу без вызова. Все — в полевом снаряжении, некоторые даже компас прихватили. Каждый рвался туда, где уже завязалась битва. После горячих споров — кому на какой фронт отправиться — явились ко мне с готовыми заявками. Однако кто-то же должен был делать газету в Москве, а кого-то следовало придержать пока в резерве, на случай непредвиденных выездов в действующую армию. Не обошлось без обид и даже пререканий: почему, мол, я должен остаться здесь, чем я хуже других, почему такая несправедливость? Пришлось незамедлительно напомнить, что порядки и дисциплина у нас военные…»