— Все не так плохо. Мы позаботились о такой возможности. Ящик зарегистрирован на имя Питера Стивенса, и каждый год компания юристов, являющаяся исполнителем завещания Джима, посылает в банк чек. Рента вносится исправно.
Питер Стивенс находится в этой коробке и рано или поздно выйдет наружу. Водительские права просрочены на шесть лет, потому что Джим умер шесть лет назад, но ничего не стоит восстановить их за пять долларов. В коробочке также находятся биржевые сертификаты и два десятка тысячедолларовых облигаций.
Я присвистнул.
— Питер Стивенс надежно заперт в ящике Портлендского банка, а Энди Дюфресн еще более надежно заперт в Шоушенке. Вот ведь в чем проблема. А ключ, которым можно открыть ящик с документами, деньгами и новой жизнью, находится под куском черного стекла на бакстонском лугу. Скажу больше, Рэд, последние двадцать лет я с необычайным интересом проглядывал газеты, выискивая в них все новости, касающиеся новых строительных проектов в Бакстоне. И в один прекрасный день, подозреваю, мне придется прочитать, что через луг проложили магистраль или начали строить там новый госпиталь или универмаг, похоронив мою новую жизнь под десятью футами бетона.
— О Боже, Энди, если все это так, как ты еще не сошел с ума?
Он улыбнулся:
— Все спокойно на западном фронте.
— Но возможно, через годы…
— Да, возможно. Но есть вероятность, что я окажусь на свободе чуть раньше, чем этого хотят государство и Нортон. Не могу позволить себе ждать долго. Я думаю о Зихуатанехо и своем отеле. Это все, чего я теперь хочу от жизни. Я не убивал Глена Квентина, и жену свою тоже не убивал, и этот отель… не так уж многое из всего, что может хотеть человек. Купаться, загорать и спать в комнате с открытыми окнами… не столь уж это и много. Естественное человеческое желание.
Он отбросил свои камешки и продолжил, довольно бесцеремонно глядя мне в глаза:
— А знаешь, Рэд, мне там непременно понадобится человек, умеющий крутиться и доставать вещи.
Я довольно долго думал об этом разговоре. И почему-то мне даже не казалось абсурдным, что мы обсуждали такие проекты на вонючем тюремном дворе под пристальными взглядами вооруженных до зубов ребят на вышках.
— Не могу, — ответил я. — Там я ничего не могу. Я привык к своей несвободе. Здесь я человек, который может все — по крайней мере многое. Но там, на свободе, мои способности не будут нужны никому. И если ты захочешь купить плакаты или полировальные подушечки, у тебя всегда под рукой каталоги любого крупного универмага. Здесь я выступаю в роли этого чертова каталога. А там… просто непонятно, с чего начать. И непонятно, как.