По мне, на этом про нее можно было забыть.
Но очень скоро она стала существенной частью нашей жизни. Питер явно влюбился в нее по уши, и мне стало очевидно: если я попытаюсь изгнать ее из нашего общества, кончится тем, что меня самого изгонят, а об этом я даже думать боялся.
Но вскоре случилось нечто странное. То ли из-за явного неравнодушия Питера к Сильвии, то ли из-за моего очевидного равнодушия к ней она перенесла свое внимание на меня.
— А Питера не позовем? — спрашивал я, когда Сильвия появлялась на пороге, фонтанируя идеями — куда пойти и как развлечься. Она в ответ мотала головой:
— В другой раз. Он такой нудный, он только все испортит.
Меня страшно бесило, когда она так обижала моего друга. Я бы заступился за него, но, наверное, мне было лестно ее внимание. Она привлекала меня своей необычностью — ведь она выросла где-то в другом месте, не в Чизике, а ее тетя вообще жила в Париже! Кроме того, Сильвия, несомненно, была красива. Все мальчишки хотели с ней дружить; Питер жаждал завоевать ее благосклонность. И все же она решила даровать эту благосклонность мне. Что и говорить, я был польщен.
Питер не мог этого не заметить. Он сходил с ума от ревности, а я терзался, не зная, как поступить. Я понимал: чем дольше я поощряю внимание Сильвии, тем меньше вероятность, что она бросит меня и вернется к моему другу.
Близился мой шестнадцатый день рождения, и я страдал все сильнее. У меня в голове прояснилось — я уже понимал, что именно чувствую к Питеру, и чувства жгли меня еще сильней оттого, что я никак не мог высказать их или воплотить в жизнь. Я лежал в темноте, сжавшись в комок на кровати и то подхлестывая самые отвратительные фантазии, чтобы скрасить ночные часы, то честно пытаясь отринуть их, боясь того, что они означают. Пришло лето, и мы с Питером все чаще совершали вылазки на Темзу, на острова ниже Кью-Бридж. Я все время затевал ролевые игры, стараясь, чтобы они вели к физическому контакту, но всегда в самый напряженный момент трусил и отыгрывал назад, страшась разоблачения.
Так я и позволил Сильвии поцеловать меня под каштаном, старательно внушая себе, что этот поцелуй для меня желанен.
— Тебе понравилось? — спросила она, отняв губы.
— Очень, — соврал я.
— Хочешь еще?
— Может, потом как-нибудь. А то вдруг увидят.
— Ну если и увидят, так что? Какая разница?
— Может, потом как-нибудь, — повторил я.
Я видел, что она совсем не такого ответа ждала и что мое непоколебимое равнодушие, полнейшая устойчивость к ее чарам разбили ее замыслы в пух и прах. Она лишь кивнула и встряхнула головой, словно раз и навсегда выкинула меня из мыслей.