Наконец раптор решился атаковать, стремительно спикировав, он едва не ухватил Дорга за лапу своим длинным, усеянным зубами клювом, но добыча проявила несвойственную подобным животным резвость и сообразительность — когда в тесную щель в основании скалы внезапно протиснулась узкая и длинная зубастая пасть, Дорг встретил хищника ударом острого каменного осколка.
Озадаченный внезапным отпором раптор отпрянул от расселины, широко распустил кожистые крылья, издав прерывистый клекот, снова попробовал добраться до добычи и опять почувствовал острую боль от удара.
Так повторилось раз десять, пока голодная, но глупая рептилия, с клюва которой обильно сочилась кровь, не убедилась, что добыча недосягаема.
Дорг забился в самую дальнюю, узкую часть расселины, оцарапав хитиновый панцирь, оставив на нем глубокие борозды, как память об очередном происшествии. Возможно, по возвращении в родную пещеру повреждения хитина напомнят ему о смертельных опасностях дальних вылазок и о необходимости увести племя в более просторные и обильные пищей подземелья.
Раптор не улетал.
Голодная рептилия оказалась настырной и еще дважды до наступления вечерней прохлады пыталась при помощи своего длинного клюва выковырять добычу из расселины под скалой, но Дорг оставался настороже, ему было тесно и неудобно, однако две передние конечности оставались свободны, и он по-прежнему мог метать камни, встречая любое поползновение достойным отпором.
Хищник улетел, только когда фиолетовое солнце уже начало клониться к горизонту.
Дорг дождался сумерек и, соблюдая осторожность, выбрался из спасшей его расселины.
Мысли о племени не покидали его. На этот раз они оказались сильны, как никогда, наверное, пережитая опасность помогла ему, мобилизовав скрытый резерв организма: он не только быстро добрался до края плоскогорья, но и умудрился не забыть, о чем думал несколько часов назад.
Пещера, в которой обитало его племя, находилась уже неподалеку, нужно было только спуститься на несколько уступов вниз и проскользнуть в широкую трещину, наискось пересекавшую отвесную базальтовую стену.
Просеменив по знакомому извилистому пути, он вышел в сумеречное прохладное пространство. Пещеру едва освещали роящиеся под самым сводом насекомые; его сородичи — и те, что недавно вернулись с охоты, и те, что оставались тут, — собрались у ручья.
Удобно, — подумал Дорг.
Он мог мыслить, спорить, разговаривать с самим собой, но общаться с соплеменниками приходилось языком жестов и прикосновений.
Дорг все еще помнил о пережитых опасностях, а главное — у него не исчезла решимость увести племя в более благоприятные для проживания места.