не пожелал видеть меня в списке… Сам меж тем получил орден Святого Станислава. Орден по-настоящему красив…
Это было произнесено не без мечтательности и зависти – так что Бестужев моментально кое-что для себя уяснил. «Прошлогоднее дело» – это наверняка история с теми двумя эсеровскими бомбистами, выманенными в Швейцарию и там арестованными как раз при активной помощи бригады по розыску анархистов. Тогда и впрямь французам было роздано с полдюжины крестиков Святого Станислава третьей степени…
Бестужев ухмыльнулся про себя с некоторым цинизмом. Вообще-то орденок этот, Станислав третьей степени, хотя с точки зрения иных и был весьма красив, в российской армии давным-давно именовался насмешливо и непритязательно: «На и отвяжись!» Потому что сплошь и рядом вручали его исключительно тем, чьи заслуги не хотели по каким-то причинам отмечать по-настоящему – но и не наградить вовсе было бы очень уж неудобно. Одним словом – на и отвяжись…
Однако молодого инспектора в такие тонкости российского бытия посвящать не следовало, коли уж сам он, сразу видно, придает крестику третьей степени нешуточное значение. На этом и можно сыграть.
– Если человека обходят наградами, это, в конце концов, не смертельно, – сказал Бестужев. – Гораздо опаснее другое… Я не новичок в этой службе, Ксавье, хвалить себя не буду, но среди бездарностей и растяп вроде бы не числюсь… Я очень быстро разобрался в ваших непростых отношениях с бригадиром Ламорисьером. Он откровенно пренебрегает вашими соображениями – а это уже скверно, потому что вредит делу. Вы были правы насчет того, что следовало устроить засады во всех деревушках на пути поезда поблизости от Парижа – но бригадир вас не послушал, и Гравашоль ушел. Вы были правы насчет той квартиры – но бригадир вновь проявил упрямство, и в результате мы все едва не погибли. Я уверен, сыщется еще не один случай, когда его пренебрежение к вашим выкладкам и версиям серьезно вредило делу. А потому вынужден говорить без всякой дипломатии: ситуацию нужно как-то менять. Очень уж дело серьезное, за его ходом наблюдает сам император. Мы обязаны взять Гравашоля – а я, помимо прочего, должен еще заполучить в неприкосновенности похищенного им инженера. Меж тем всему страшно вредит упрямство вашего Ламорисьера – и, откровенно вам признаюсь без лишнего жеманства и стеснения, нашего Гартунга. Загвоздка отнюдь не в том, что он, я убедился, твердо намерен обнести меня наградой, заботясь в первую очередь о себе. Совсем не в том… Дело страдает…
– Да, господин Гартунг – человек, скажем так, весьма своеобразный, я вас прекрасно понимаю… С ним должно быть нелегко. Но он, по крайней мере, дворянин, что можно определить за километр…