В момент преследования крепко пощипали «юнкерсов». И все же это мало радовало. Противник нанес нашим войскам большой урон, и каждый из нас чувствовал вину за новые жертвы войны. Пролетая над местами бомбежки, где горели танки, валялись разбитые орудия, машины, я думал, как сейчас там, внизу, проклинают свою авиацию.
Кто же виноват? Где ошибка? Чего мы не сделали, чтобы не допустить врага?
Сгоряча в таких случаях обвиняют только летчиков. Видимо, так был сейчас настроен и наш командир. Обычно уравновешенный, умеющий слушать и вникать в дела подчиненных, он на этот раз не походил на себя. Лицо дышало злостью, губы дрожали, голос пропал, и, казалось, Василяка не говорил, а шипел:
— Почему ввязались в бой с истребителями? Сколько можно об этом толковать? Да за это… за это… знаете ли, что теперь может быть?! Наших бомбили, а вы резвились с «мессерами»…
Я попытался было объяснить, что нас поздно подняли. Истребители противника атаковали еще на маршруте, и все же нам удалось прорваться к бомбардировщикам и сбить семь самолетов.
Взвинченный, негодующий, получив изрядную взбучку от начальства, Василяка ничего не хотел слушать.
— Вы эти побасенки можете рассказывать следователю да прокурору!
В трудные минуты, когда тебя настигает несчастье, отключаешься от всего и сосредоточиваешься только на случившемся. Именно в такие мгновения сознание рождает выводы до того ослепительно ясные, неопровержимые, что, кажется, тебя никто не в силах переубедить. И все участники боя глубоко понимали: мы не виноваты. А как доказать это?
Пригодились академические расчеты. От момента подачи команды на взлет до встречи с противником прошло минимальное время.
— Выходит, вы не дрались с «мессами», не потеряли на это ни одной минуты? — с недоверием спросил Василяка.
— Мы дрались, — подтвердил я. — Но ни разу не свернули с курса.
Командир полка понизил голос:
— А почему же все начальство вас обвиняет?
— Да разве б мы «лапотников» не сумели расколошматить, если бы вовремя взлетели? — убежденно проговорил Сачков и с обычной откровенностью заключил: — Тут начальство виновато. Само проспало, а теперь стрелочник в ответе.
Василяка на глазах остывал:
— Не ясно. Давайте разберемся.
Конечно, разбор полета был скомкан. Подавленные случившимся, все на кого-то злились, а на кого, и сами «е знали.
— Ну, мне все ясно, — сказал Василяка и пошел на КП докладывать о вылете.
Мы было тоже двинулись за ним, но он приказал всем остаться и ждать его.
— Нехорошо получилось, — возобновил прежний разговор Тимонов. — Я своими глазами видел, как «лапотники» накрыли большую колонну пехоты. Разбежаться она «е успела, все залегли… Мишень…