— Зря послушался врачей и допустил Тютюнова к полетам. Надо было перевести на У-2. Видно, не из каждого летчика можно сделать истребителя.
Майор больше не хотел продолжать разговор об этом печальном случае и нарочито приподнято, торжественно заключил:
— А все же драться-то полк стал неплохо. С вашими пятью сбито около сорока самолетов противника. — Потом, посмотрев на поредевшую стоянку, замолчал.
По радио доносились крикливо-взволнованные голоса летчиков, вступивших в бой.
— Это не наши, из соседнего полка, — пояснил командир. — Удивительно, почему сегодня бои идут только с истребителями?
Напоследок Василяка предложил мне подежурить на стартовой радиостанции. Но не хотелось задерживаться здесь, неизбежно оторвешься от полетов, и я попросил освободить меня от этой нагрузки.
— Что же, командиру полка только и руководить полетами? Ведь все хотят в воздух.
— Мне и по наставлению не положено, — возразил я, — летает-то сейчас не только наша эскадрилья.
Василяка собрался сказать мне еще что-то, но в этот момент над аэродромом на бреющем полете пронеслись два «яка» и, залихватски сделав горку, сели. Один из них вел Николай Худяков.
Нашему командиру эскадрильи такой «почерк» не присущ. Попросив разрешения у Василяки, я поспешил на свою стоянку. Николай уже зарулил туда, и когда машина встала в капонире, вылезал из кабины подчеркнуто медленно. Лицо лоснится от пота, губы плотно сжаты, пальцы рук дрожат и лишь глаза лучатся радостью.
— Жарко что-то сегодня, — вытирая влажный лоб и приглаживая свои темные волосы, с деланным спокойствием проговорил Худяков. Надев фуражку, зачем-то взглянул в небо, где плавали редкие облака, и самодовольно подмигнул мне.
— Одного «мессеришку» завалил…
Худяков с начала войны почти целый год воевал на штурмовиках, хотя его давно тянуло к истребителям. Переменить летную профессию, да еще на фронте, не так-то просто, и все же Николай Васильевич не терял надежды. Переучившись, он пересел на истребитель. На третьем боевом вылете с ним случилось несчастье — в бою подбили самолет. Николай пошел на вынужденную посадку. Инструкцией предусматривалась в таких случаях посадка не на колеса, а на живот, что всегда приводило к большим повреждениям машины. А в тяжелую летнюю пору 1942 года самолетов и так не хватало. Худяков с риском для себя сел на колеса. Риск не оправдался: самолет, попав в яму, заросшую травой, перевернулся. Николай Васильевич был строго наказан. Поэтому он и ходит так долго в звании лейтенанта.
Худякову все как-то не удавалось сбить самолет противника. Кажется, он стал уже терять веру в себя, сомневаться в своих способностях. И вот — первая победа!