…
Так думалось мне, но совсем иначе чувствовала себя Лана.
Боль в душе, что саднила уже не первую неделю, после внезапного инцидента с безобидными на первый взгляд флажками, стала вдруг резче, отчетливее.
Странные вещи порой вытворяет наше подсознание.
Она чувствовала распутье, но видела тех дорог, на перекрестке которых стоит ее душа.
Внутри копилась непомерная усталость от невысказанных чувств, – кому и как их поведать, если боль внутри не имеет никакой связи с реальностью?
Я схожу с ума…
Хотелось закричать, взорвать воем бубнящую тишину, так чтобы заткнулся на полуслове телевизор, дрогнули стекла в оконных рамах, лопнула, разлетаясь брызгами дешевого фарфора, тарелка в руках.
Нет.
Лана бессильно прикрыла глаза. Это становилось невыносимым.
Андрей за компьютером. Сын в свой комнате делает уроки. За окном густой холодный зимний вечер обволакивает ветви деревьев хрупким бархатом голубоватого инея.
Она стояла, прижавшись спиной к небольшой арке, отделанной под белый мрамор. Нужно готовить ужин. Только в голове метались совершенно иные мысли и желания, далекие от сиюминутных проблем приготовления ужина.
Перед закрытыми глазами на фоне плотно смеженных век, внезапно начала проступать незнакомая картина.
Низкие, хмурые облака. Под ними притихший в ночи, аккуратный западноевропейский городок. Темный лес отделяет пустынные в этот час улицы от территории военной базы. Лана почувствовала, что уже когда-то видела это. Откуда в ней родилось знание, что городок маленький, а освещенные площадки перед приземистыми зданиями за высоким бетонным забором принадлежат именно военной базе, она не имела ни малейшего понятия, но главным, знаковым ощущением была все не эта уверенность, поясняющая размер поселения и предназначение сопутствующих ему объектов.
На окраине города, там, где бескрайнее заснеженное поле смыкалось с темной полоской леса, на небольшом холме стоял католический храм.
Ощущение бестелесного полета над заснеженным полем в первый момент вызвало ощущение тошноты, но это чувство быстро прошло: Лана уже утвердилась на узком скошенном отливе, перед огромным витражом, и тошнота мгновенно отступила, словно наличие скользкого, обледеневшего козырька "под ногами" имело какой-то практический смысл…
Чудилась тихая печальная, тревожная музыка. Низкий голос колокола вторил ей, отдаваясь в душе глухой непреходящей болью.
Взгляд помимо воли тянулся туда, – за прозрачный фрагмент огромного витража, в терпкое от запаха свечей тепло.
Священник стоял спиной к ней.
Лана не видела ни длинных рядов скамей для прихожан, ни дрожащих язычков пламени, что освещали небольшое пространство перед фигурой женщины с младенцем на руках.