Ее взгляд неотрывно следил за священником. С высоты она могла видеть лишь его затылок, ссутуленные плечи, да толстую цепь, на которой, по всем канонам, должен висеть крест.
Сзади, за ее спиной, над лесом и городом, вдруг начал пониматься плотный туман.
Священник что-то читал, низко склонив голову, чтобы разобрать готический шрифт толстого древнего фолианта.
Внезапно цепь на его шее шевельнулась.
Крест, который скрывала темнота, видимо был тяжел, раз сумел привести в движение свою массивную подвеску.
Лана плотнее прижалась к цветному стеклу.
Ее душа рвалась внутрь, раня себя о несуществующие осколки цветных стекол, и чем острее, резче, больнее проявлялось это стремление, в котором смешались непонятная надежда и столь же непонятная скорбь, тем сильнее, зримее становились движение цепи, словно висевший на ней крест внезапно превратился в маятник Фуко, черпающий силы из напряженности магнитного поля Земли…
Только священник, казалось, не замечает происходящего.
Туман за ее спиной поднимался все выше. Деревья уже тонули в нем, завитки эфемерного кружева касались ветвей, обтекали их, длинными языками тянулись к взгорку, превращая огни города и военной базы в смутные пятнышки света.
Крест раскачивался все сильнее, с каждым разом увеличивая амплитуду колебаний, и, наконец, Лана увидела его.
Взрыв…
Брызжущие искры света, безумный хаос туманных образов, рвущихся из подсознания, набат, который моментально глох в молочной пелене, оставляя звучать лишь редкие удары сердца.
Крест.
Он раскачивался все сильнее, будто рвался к ней, изо всех сил стремясь порвать удерживающую его цепь.
Строгий, без вычурных украшений, лишенный камней и позолоты, необычайно массивный, казалось, что он сейчас оторвет священнику голову в своем безудержном порыве…
Первой не выдержала цепь.
Туман уже облизывал стены храма, грозя затопить все сущее.
Тусклый свет лился сквозь витраж.
Цепь порвалась абсолютно беззвучно, мягко соскользнула с плеч поглощенного чтением молитвы священника, и вдруг…
Крест рванулся вверх, к покрытому замысловатыми узорами изморози витражу, за которым притаилась Лана.
Медленно поворачиваясь в воздухе, он задрожал, на секунду превратился в сгусток тумана и материализовался вновь, на глазах меняя очертания.
Лана, в немом оцепенении наблюдавшая за метаморфозами креста, отчетливо видела, как с него будто окалина отлетают фрагменты оболочки, обнажая четыре лезвия кинжальной заточки, тускло сверкнувшие в неверном свете свечей.
Туман, поднимаясь все выше, коснулся ее ног.
Уже не было видно ни города, ни окрестностей, она сама стала частью этой эфемерной субстанции, просачиваясь сквозь витраж, навстречу видоизменившемуся кресту, вращающемуся в полете.