«Она все такая же…» Эта мысль обдала теплом, хотя он не мог сказать, что живет в отрыве от них, та тысяча километров, что разделяет Рязань и Псков, уже не расстояние в современном мире, но одно дело общаться по видеофону, а другое – говорить и чувствовать при этом, как сокращаются между ними те самые километры…
– Ладно тебе, мам… Не волнуйся. Может, что купить по дороге?
– Да нет, слава богу, все есть. Ты скоро будешь?
– Ну еще минут сорок ехать… – ответил он, мысленно прикинув оставшийся путь. – Часам к одиннадцати появлюсь, не раньше.
– Ну, хорошо, ты только не гони, ладно?
– Не волнуйся… – Он не удержался от улыбки, глядя на показания спидометра, где зеленые циферки мельтешили по отрезку между отметками «сто девяносто» и «двести». – Все, мам, пока. Ждите.
Скорость он действительно скинул, перестроившись в крайний правый ряд движения. Не потому, что так просила мать, а из-за воспоминаний детства. Хотя пейзажи за приоткрытым окном и изменились почти до полной неузнаваемости, но в душе ощущался детский восторженный трепет. Наверное, это чувство и есть отражение понятия «Родина». Те места, что в любом виде и в любое время будят в душе тепло, и не важно, чувствуешь при этом горечь от их неузнаваемости или нет, – здесь он родился, вырос, и этот маленький провинциальный городок, так же, как его окрестности, навсегда останется той единственной частичкой огромного мира, где обитают самые чистые и невинные чувства.
С такими мыслями он пересек границу поста на въезде в Череху – бывший поселок при воинской части, который теперь разросся до размеров города-спутника, отыскал глазами знакомые ворота военного городка, покрашенные в неизменный зеленый цвет, где служил, уже в звании полковника ВДВ, его дядя, родной брат отца. Здесь, как ни странно, мало что изменилось с той далекой поры, когда он десятилетним мальчиком ездил вместе с бабушкой к дяде на присягу. Тогда дяде было всего восемнадцать, а на этих самых воротах еще красовались две ярко-красные пятиконечные звезды. Теперь они исчезли, как и то государство, в котором он родился, но которого не помнил…
* * *
Лада понимала, ей нужно сделать выбор. Вернее, ей казалось, что она его сделала – мрак вокруг все сгущался, и она серьезно полагала, что теперь уже все равно, каким способом она будет выживать в изменившемся до полной неузнаваемости мире.
Колышев больше не темнил перед ней. Казалось, что смерть Барташова сломила его. Вызвав Ладу на разговор, он просто пообещал ей деньги. Деньги на лечение Антона Петровича и полную правду о том, что произошло с нею с того момента, как бампер грузовика ударил ее в грудь.