Они отошли в сторону, но из-за стены экзотических растений до слуха Лады по-прежнему долетали голоса. Она не хотела подслушивать, но так получилось, что ее сознание воспринимало почти все, о чем говорили отец и сын.
– …Слушай, пап, что случилось? – повторил Семен свой вопрос. – У вас с мамой все в порядке?
– У нас – да.
– Тогда в чем дело? – спросил он, опускаясь в плетеное кресло у окна. – Почему вы такие мрачные? Что за похоронное настроение? Из-за этого крейсера? – Лада не видела его лица, но ощутила, что в этот момент Семен усмехнулся. – Ну не решатся они, пап, да и к чему? Нам-то что до их игр, ты ведь не президент, я не депутат, а мать не первая леди страны… Это не наши игры, понимаешь?
Отец кивнул, потянувшись за сигаретами.
– Игры не наши, это точно, – задумчиво ответил он, прикуривая. – Это не игры, Семен, – это жизнь. Знаешь, почему «Рузвельт» на орбите?
Семен промолчал. Откуда ему знать все хитросплетения закулисной политики?
– А я знаю. Потому что всю жизнь большинство из нас прожило по принципу – не мое дело. И мы с матерью тоже такие же. Это называется кухонная демократия, может, слышал такой термин? Когда на кухне собирается несколько человек и костит на чем свет стоит и правительство, и Думу, и все на свете.
– Ну и что? – скептически переспросил Семен.
– Ничего, – признался отец. – На этом все и заканчивается. Проходит ночь, наступает день, и снова нужно выживать, работать, кормить семью. И сколько справедливого, умного или гневного ни было бы высказано ночью – оно так и оседает там, на стенах кухни. Мы разучились верить в то, что этот мир – наш, он существует для нас, а не мы для него.
– И что мне делать? – Семен начал понемногу заводиться. – Взять флаг и выйти на улицу? Стоять сутки напролет у американского посольства с корзиной тухлых яиц и орать во всю глотку, какие они козлы?
– Нет, – покачал головой отец. – По большому счету это нужно было делать нам, моему поколению. Но тогда все казалось другим. Страна была в кризисе, все проваливалось куда-то к чертям собачьим, и нам с матерью главным виделось одно: выжить, накормить тебя, не обозлиться, не осатанеть в этой ежедневной борьбе с нищетой, хамством, беспределом… Отсюда – и этот дом, и наши немногочисленные друзья, и твое одиночество без сестер и братьев… Понимаешь, это целая философия части нашего поколения. Представь, мы жили в стране, где декларировалось всеобщее равенство. Мы были молоды. Нас воспитывали в духе той страны, и лично я верил в то, что мне говорят. И вдруг, вернувшись из армии, я понял, что-то пошло не так. Тогда я был далек от понятий государственных переворотов, смены общественного строя, капитализм, социализм – все было разложено в моих мозгах по своим полочкам еще в школе. Жизнь представлялась ясной и незыблемой…