«Это не наша граница… – с горечью подумал Рощин. – До Челябинска и Екатеринбурга – полторы тысячи километров по прямой… Казахстан, Киргизия, Узбекистан…»
Как объяснили ему в штабе дивизии, наше присутствие тут, в Таджикистане, отвечало доктрине внутренней безопасности страны, но, убей бог, капитан не мог понять, как согласуются с этой пресловутой доктриной сотни российских парней, что гибли, защищая такие вот селения, в то время как местные жители наблюдали за нередко вспыхивающими в горных районах ожесточенными схватками с плоских крыш своих домов, а потом, не скрываясь, садились в «мерсы» и ехали за десять-пятнадцать километров, «на стрелку» с получившими по зубам поставщиками, выяснять, сколько товара загублено и почему те не сумели прорваться.
А бывало и иначе. Бывало так, что после боя на границе жители окрестных домов резво выдвигалось к перепаханным воронками окопам, чтобы поживиться, обирая свежие трупы российских ребят…
Все это стояло в мыслях Рощина, как кость, застрявшая поперек горла. Давно минули те дни, когда сгорбившиеся под вьюками таджики и афганцы, крадучись, ночью ползли по горным козьим тропам, обходя стороной заставы пограничников. Нет, теперь они обнаглели, приподнялись, обзавелись «Мерседесами» и БТРами, перли нагло, как по торному пути.
Такое положение вещей казалось Сергею Рощину неправильным, даже более того – ненормальным. Будь его воля, ни один русский не ступил бы на эту опаленную солнцем и щедро политую кровью землю. Пусть бы таджики, узбеки, афганцы варились в собственном соку, истребляя друг друга, если им так нравиться воевать и данное занятие, вкупе с контрабандой, составляет смысл их жизни, пусть бы каждый получал свое, сообразуясь с желаниями и природными инстинктами, а «наркоту» можно остановить и на своей, родной границе, было бы только желание это сделать… Но приказы отдавал не он, к сожалению. По крайней мере, на таком уровне, как внешняя политика государства.
Размышляя таким образом, капитан перевел взгляд на заросший колючим кустарником противоположный берег реки.
– Горюнов! – негромко позвал он, разглядывая раздолбанный проселок, спускавшийся к мутной воде в районе брода.
Рядом с ним вырос старшина, командир второго отделения. Был он выше Рощина почти на целую голову. Рост капитана вообще служил в дивизии притчей во языцех: было в нем сто шестьдесят сантиметров, и звали Сергея за глаза просто – «карлик». Он знал об этом, но уже давно не обращал внимания, за солдата говорят не имена или прозвища…
– Пристреляли брод? – спросил он, опуская бинокль.