— Тогда тебя примут за сыщика и тогда уж точно утопят.
— Почему за сыщика?
— Потому что у тебя наружность человека, который не должен ходить в чём попало. Если одел — значит ряженый. Ряженый — значит недоброе задумал, лучше бы его кончить. Тем более что в Хапиловке это совершенно безнаказанно.
Лыков задумался. Как быть? Ничего путного ему в голову не приходило.
— Ладно, — сказал он твёрдо. — Пойду и разберусь. Я всегда так делаю.
— Ну тогда хоть вытяжные сапоги[102] перемени на простые. Из-за них одних тебя там зарежут!
— Ещё чего! Я за них двенадцать рублей отдал! Буду теперь перед всякой сволочью снимать?
Верлиока только сокрушённо покачал головой.
Дрянная речонка Хапиловка образуется слиянием двух ещё более ничтожных речек — Сосёнки и Серебрянки. Длина её всего три версты, а ширина не превышает пяти саженей. Между Преображенской и Семёновской заставами Хапиловка впадает в Яузу.
Дикая слобода на севере ограничена Черкизовой деревней, на востоке — Измайловой, а на западе — Преображенским валом. С юга подпирают Семёновское кладбище и железная дорога на Нижний Новгород. Сравнительно большое пространство густо заставлено домами самой непритязательной архитектуры. Строение исключительно деревянное и одноэтажное. Местность оживляется длинным, свободным ото льда даже зимой, прудом, через который переброшены в двух местах мостки. Вода в пруду грязная и зловонная: туземцы охотно помещают в него отходы своей жизнедеятельности. На единственный в слободе кургузый храм жители ответили несколькими десятками питейных заведений, и всё низкого пошиба. И словно задались целью обеспечить им достойный оборот… На Малой Семёновской улице, главной здесь, Лыков насчитал 8 кабаков, 2 кухмистерских, 4 портерных, 3 винных погреба и одну овощную лавку с закусочными комнатами. Ему предстояло обойти их все.
Стараясь не привлекать к себе внимания, сыщик подходил к стойке и спрашивал портвейну или рюмку водки. Если буфетчик ему нравился, он интересовался у него, где тут можно поселиться. Если что-то настораживало, он выбирал в зале посетителя поприличнее, подсаживался к нему и задавал тот же вопрос. Своим обходом Лыков преследовал сразу две цели. Во-первых, в такой клоаке мало есть домов, в которых сдаются внаём квартиры. Рупейто-Дубяго бывший офицер и абы где размещаться не захочет; наверняка в расспросах и мелькнёт его возможный адрес. Во-вторых, одновременно Алексей оценивал и сами заведения. В котором из них мазурики станут обедать?
Находить в хапиловских кабаках человека поприличнее оказалось нелёгкой задачей. За столами восседали оборванцы, оказавшие бы честь и самой Хитровке. Более половины из них имели откровенно уголовный вид. Очень быстро титулярный советник определил, что выглядит чересчур нарядно для слободки. Завсегдатаи с синими лицами косились на него и начинали о чём-то шептаться. Уже на выходе из третьего заведения за ним увязались двое жиганов. Они подошли к Лыкову, но рта раскрыть не успели: тот взял их за бороды и молча потащил обратно в кабак. Вывел на середину зала, несмотря на отчаянные попытки вырваться, и хватил лбами друг о друга. Жиганы повалились, как кегли.