— Майор Пилюгин! Начальник убойного отдела!
— Все равно нельзя! А ну, перестань орать, кому говорю! Папа у тебя майор, а ты ведешь себя, как бомжиха!
Галка притихла. Витька стоял недалеко от них, но подойти боялся. И убежать боялся.
Из подъезда вышел еще один боец, торопливо закурил и жадно затянулся.
— Ну, что там? — спросил первый.
— Да сам черт не разберет. Баба там с нитроглицерином. Сунуться никак — может взорвать всех. И окна с решетками — снайпер ее не видит.
— Но выстрела-то нету?
— Нету…
— И о чем они там трекают?
— О любви… — Второй опять жадно затянулся, выпустил дым. — Хрен их знает, о чем они базарят, я ж говорю, ничего не слышно.
— О штурме не говорят?
— Какой штурм, заболел, что ли? Только сунься — она весь второй этаж разнесет.
— А с крыши на тросах?
— Да сказал же — решетки на окнах…
— Нестандартная ситуация… Тут вот еще дочка майора нарисовалась, — спецназовец указал на Галку.
— Какого майора?
— Которого террористка захватила.
— Откуда ты тут взялась, девочка?
— А вон сын террористки стоит, — Галка показала на Витьку, топтавшегося в отдалении.
— Правда, что ли? — оба бойца уставились на Витьку. — Эй, пацан, подойди сюда.
Витька испугался, но все же медленно подошел.
Они смотрели друг на друга.
— И взяток я никаких сроду не брал, поняла? — тихо говорил Пилюгин.
— Ах, какой благородный мент — сроду взяток не брал, так я тебе и поверила, — усмехнулась Полина.
— Думаешь, таких не бывает?
— Может, и бывают… только долго не живут.
— Ну, я пока помирать не собираюсь.
— Тут не тебе решать, — ответила Полина. — Теперь я буду решать. И уже решила…
— Дура ты, Полина Ивановна, — вздохнул Пилюгин. — Ну, убьешь ты меня… Ты о сыне своем подумала? С ним-то что дальше будет? Без одной руки, без отца-матери, дядя в тюрьме сидит… что с ним будет, идиотка? Он один в двухкомнатной квартире останется — да его только за эту квартиру убьют к чертовой матери! А на что он жить будет? На пенсию по инвалидности? Сдохнет через месяц! Или в детский дом отправят! Ты бывала в наших детских домах? Ну, хоть по телевизору видела? А я бывал по долгу службы — зверинец для замученных голодных зверьков — волком выть хочется, когда увидишь… Нет, мадама ты моя чумовая, думаешь, ты таким способом ради любви своей, ради мужа собой пожертвовала? Поза это дешевая! Ты своим сыном пожертвовала, какая ты мать после этого? Тьфу, плюнуть и растереть!
Пока он говорил с приглушенной яростью, едва сдерживая себя, чтобы не закричать, она молча слушала его и вздрагивала, когда его слова уж очень больно били ее. И рука с револьвером вздрагивала. Потом достала из пачки сигарету и стала жадно курить, не спуская глаз с майора…