Глава двадцать вторая
ТРУД -НАШЕ ОРУЖИЕ
Айкиз спала крепко, проснулась поздно. Солнце уже провело своей желтой указкой по стенам, расцветило их веселыми зайчиками… Она прошла в комнату отца, но Умурзак-ата там не было. Постель его была аккуратно скатана. Айкиз встревожилась: неужели он ушел на работу? Ведь ему нельзя выходить из дому! Он должен лежать, ему нужен покой, отдых.
Айкиз закусила губу и выглянула в сад, словно могла задержать, остановить неугомонного старика. Отец стоял, склонившись над ручьем, и умывался. Халата на нем не было, ворот белой длинной рубахи открывал шею с твердой, сухой, морщинистой кожей. Движения Умурзак-ата были медленными, он с трудом нагибался над арыком, зачерпывал ладонями воду, медленно выпрямлялся и - тоже медленно - растирал лицо, шею, грудь. Заслышав позади себя шаги, он обернулся и ласково поздоровался с дочерью:
- С добрым утром, Айкиз! Я рад, что душа у тебя спокойна: так крепко спят только с чистой совестью.
Отец, нак всегда, говорил немного нараспев, чуть велеречиво, но сердце подсказало Айкиз: он обо всем уже знает!
- Отец! Почему вы не в постели?
Вытирая дпею и лицо полотенцем и, как показалось Айкиз, стараясь это делать с нарочитой бодрой непринужденностью, Умурзак-ата улыбнулся:
- Я уже стар, доченька! Если б аллах отпустил мне побольше дней, я, пожалуй, мог бы пустить иные из них на ветер… Но путь мой короток, и остаток дороги хочется пройти широким шагом, а не ползком. Только молодежь не дорожит временем. Пойдем попьем чаю. Я уже вскипятил чайник.
- А потом ляжете?
Старик пристально посмотрел на дочь и покачал головой:
- Нет, дочка, не время сейчас разлеживаться. .- Но вы больны. Видите, у вас руки дрожат.
- Это не от болезни. Неспокойно у меня на душе, дочка… Боюсь за тебя.
- За меня нечего бояться.
Но старик, не слушая ее, продолжал:
- Я ведь все знаю, Айкиз. Соседи вчера показали мне газету, ее привез из района Керим. Я положил ее под подушку и не спал всю ночь. Она жгла мне сердце!
- Эта статья не должна вас волновать, отец. Вам нельзя волноваться.
Умурзак-ата, уже подходивший и айвану, остановился:
- Тольно горы в любую погоду могут оставаться спокойными. У них каменные сердца, дочка. А наши сердца, как цветы, - трепещут под первым ветром. Недаром же говорит пословица: «Человек тверже камня, нежнее розы»,
Айкиз удивляло спокойствие отца. В душе он, видно, возмущался, страдал, но не давал воли ни горю, ни гневу, словно хотел передать Айкиз мудрое свое спокойствие. Взгляд его, по-прежнему ласковый, ободряющий, как бы говорил: «Крепись, дочка, надо достойно, с гордо поднятой головой, пройти через испытание, посланное нам судьбой. Крепись, я верю в тебя».