Однако, отбросив мысль о сигаретах, он не поднялся, и некоторое время они лежали молча. Босх смотрел в темноту. Сначала он думал про Эдгара, затем его мысли перенеслись на Мору. «Интересно, — подумалось ему, — что сейчас делает коп из полиции нравов? Тоже лежит один в темноте? А может, рыскает по улицам?»
— Гарри, то, что я сегодня тебе сказала — серьезно.
— Ты о чем?
— О том, что я действительно хочу знать о тебе все: плохое, хорошее, твое прошлое. И хочу, чтобы ты знал все обо мне. Не отмахивайся от этого, иначе нам несдобровать.
Сонной нежности в голосе Сильвии поубавилось. Босх закрыл глаза и продолжал молчать. Он знал, что для нее эта тема была важнее всех остальных. Ее жизнь с предыдущим мужчиной не сложилась, поскольку они не использовали рассказы о прошлом друг друга в качестве кирпичиков для строительства своего будущего. Подняв руку, Босх погладил большим пальцем шею Сильвии. После секса от нее всегда пахло так, словно она только что напудрилась, хотя Сильвия даже не заходила в ванную. Для него это было загадкой. Прежде чем ответить, Босх немного помолчал.
— Тебе придется принять меня без прошлого... Я плюнул на него и не хочу оглядываться, копаться в нем, рассказывать или просто думать о нем. Всю свою жизнь я только и делал, что бежал от прошлого. Ты понимаешь меня? Если даже адвокат в зале суда имеет право швырнуть его мне в физиономию, это вовсе не значит, что я должен...
— Что, скажи?
Босх не ответил. Он повернулся к Сильвии, поцеловал ее и обнял. Ему хотелось держать ее в объятиях, подальше от этой пропасти.
— Я люблю тебя, — сказал он.
— Я люблю тебя, — ответила она.
Прижавшись к нему покрепче, Сильвия уткнулась лицом в его шею. Ее руки обнимали его так крепко, будто она была чем-то напугана.
Впервые он произнес эти слова. Впервые сказал их кому бы то ни было. И чувствовал себя хорошо. Это ощущение, казалось, можно было потрогать руками — будто в его груди расцвел ярко-красный цветок. И Босх понял, что, очевидно, это он был слегка напуган. Будто, произнеся несколько простых слов, принял на себя колоссальную ответственность. Это было пугающе и восхитительно. Босх вспомнил, как улыбался самому себе в зеркале.
Сильвия лежала, крепко прижавшись к нему, и Гарри ощущал на своей шее ее дыхание. Скоро оно сделалось равномерным, и Сильвия уснула.
Лежа без сна, Босх еще долго прижимал ее к себе.
Теперь ему уже не уснуть. Бессонница украла те чудесные ощущения, которые только что довелось испытать. Он размышлял над словами Сильвии о предательстве и вере и понимал, что залог, которым они только что обменялись, растает, как воск, если они будут строить на фундаменте недомолвок и жульничества. Ему придется рассказать ей, кто он такой и что он такое, если произнесенные им слова были чем-то большим, нежели пустым звуком. Он вспомнил, что говорил о словах судья Кейс: «Они могут быть прекрасными или отвратительными и без ваших усилий». Босх произнес слово «люблю». Теперь он знал: от него зависит, станет ли оно прекрасным или отвратительным.