Лобанов постоял над ним, чувствуя угрызения совести и еще что-то неясное, теснящее в груди, а потом осторожно вытащил у него из-под изголовья полевую сумку. На стояке палатки стволом вниз висел карабин. Лобанов снял его, отер рукавом налет ржавчины на стволе и, открыв затвор, по одному вложил в магазин липкие от смазки патроны. Пять в магазин, шестой – в ствол. Нажав на спуск, он подал затвор вперед и вправо, и патрон с тихим лязгом плотно вошел в казенник.
Горняки уже позавтракали и собирались на работу. Он одолжил у них банку тушенки, сахар и лепешку, наказал, чтобы перебирались поближе к Матусевичу, чтоб кормили его и ухаживали.
– Я завтра к вечеру обернусь.
Попрощался, запахнул свою засаленную брезентуху и пошел.
Картина перед глазами была скучная. Едва он поднимался на невысокий ледниковый холм, открывались болота, утыканные редким покосившимся сухостоем, в средине болот поблескивали разводья, и лишь далеко на западе темнел настоящий надежный лес. К нему и шел Лобанов.
Было около восьми утра.
Федотыч суетливо настраивал рацию. Князев отстранил его и сам взялся за рукоятку. В эфире шел оживленный разговор на точках-тире, но то были чужие станции. На частоте Филимонова, радиста базы экспедиции, рация молчала. Значит, рано еще, часы у Федотыча спешат.
Князев поправил наушники, взялся за черную головку ключа. То, что он сейчас сделает, допустимо лишь в крайних случаях, при ЧП. Но больной в партии – это и есть ЧП. Ничего, Филимонов мужик хороший, не обидится. Наверно, уже на месте, сложил перед собой циркуляры, сейчас сделает перекличку, даст кодом «всем партиям» и начнет клепать. Потом будет вызывать каждую партию в отдельности, запрашивать подтверждение, передавать личные радиограммы, принимать радиограммы от них. Это часа на полтора. А полеты начинаются тоже в восемь.
Шесть минут девятого… Запаздывает, старый хрен. Накеросинился вчера после бани, это уж точно. Теперь, пока не опохмелится, за ключ не сядет… Ага, вот он!
Тишина взорвалась дробной певучей очередью морзянки. Князев быстро подстроился, прикрыл глаза, пытаясь разобраться в этом пулеметном писке. Куда там! Нетренированный слух его улавливал лишь какие-то «пр», «кл», «ст». Знаков тридцать-сорок в минуту он бы еще кое-как осилил, но Филимонов давал втрое быстрей.
Короткая пауза, очередь, пауза. Сейчас все станции настроены на частоту Филимонова. У того строгая последовательность: пока не позовет – не суйся. Вот какая-то станция ответила. Очередь, пауза. Вызывает следующую. Пора!
Князев повернул рукоятку передатчика на максимальную громкость и надавил на ключ.