Еще он жалел, что пятно маленькое, двумя ладонями можно накрыть. Если бы промаслилась вся палатка, не так протекало бы. Что за брезент – воду не держит.
Когда география надоела, он наблюдал, как рождаются капли. Просачивались они незаметно, повисали, но не срывались, а скатывались. После них оставались узкие темные дорожки. Особенно сильно текло над входом. Лобанов однажды задел там головой. Они пытались изнутри подсушить это место свечой, брезент нагревался, но не сох. Вся палатка была в темных поперечных дорожках, книзу они соединялись, и на груду разбитых валунов в ногах падали крупные частые капли.
Раскисло кругом, хлюпало, зыбко чавкало. Грузные медленные облака волочились по вершинам деревьев, накалывались о хвою, и, казалось, только деревья не дают им опуститься наземь.
Горняки ушли на базу, Матусевич их сам отправил. Они звали с собой – чего в дождь-то делать тут! – но он не пошел. Ему казалось, что если он уйдет, то никогда сюда не вернется, а если и вернется – не найдет ни этого места, ни рудных валунов, ни коренных выходов.
Чушь, конечно, все скопления валунов отмечены на планшете, и крестиков тем больше, чем дальше они двигались на восток. След взят надежно, он понимал это, как и смехотворность своих опасений, – и все же решил остаться. Лобанов не попрекнул его, лишь удивился – на хрена мокнуть зря! – но Матусевич неожиданно для самого себя вспылил: «Можешь идти, тебя никто не держит. А я с пустыми руками не вернусь!» Лобанов тогда обиделся и весь день насупленно молчал.
Вдвоем они жили четвертые сутки. Пролежали все бока, пересказали все истории, наигрались в «морской бой» и «крестики-нолики». Матусевич показал Лобанову, как играть в «балду», но тому не понравилось.
На пятые сутки Матусевич проснулся очень рано, долго лежал с открытыми глазами, потом растолкал своего напарника.
– Коля, – попросил он, смущенно помаргивая, – понимаешь, не могу больше. Вставай, пожалуйста, позавтракаем, и я пойду, хоть квадрата два сделаю, а ты дровец заготовь, посушиться…
– Тю, – сказал Лобанов и заругался. – Ты вроде почти инженер, а считать не можешь. На пару-то мы вдвое больше наработаем!
Вышли через час. Дождь то слабел, то усиливался, но главной помехой был кустарник. Полы плащей сразу намокли, путались в ногах, цеплялись за каждый сучок, пришлось подвернуть их. Мокрые брюки липли к коленям, вода стекала в сапоги. Вначале как-то береглись, обходили кусты, отворачивались от насыщенных влагой ветвей, потом махнули рукой и пошли напролом. Сухих мест на них не осталось, спички, курево на груди – все вымокло. Матусевич боялся за компас, но нехитрый прибор не подвел, стрелка бегала, хоть стекло и запотело изнутри. А руки сделались необычно чистыми и набухли, как после стирки.