Разномастный и битком набитый беженцами эшелон каким-то чудом успел выползти из замкнувшегося за его хвостом железного обруча блокады. Эшелон почему-то не пошел прямой магистралью на Москву. Из Чудова, где они стояли целую ночь, его перенаправили на Волхов, и пошли слухи, что дальше он пойдет через Вологду и потому предстоит многосуточный путь.
На больших станциях эшелон втягивался в гущу таких же верениц вагонов, полных женщин и детей, бегущих от войны на восток. Всюду были следы пожаров и разрушений; по сторонам пути встречались полные воды воронки от фугасок, под откосами попадались разбитые паровозы и вагоны, среди ехавших в тесноте людей слышались разговоры о бомбежках станций, о пулеметных расстрелах самолетами — «свободными охотниками» — поездов с беженцами.
Зинаида Федоровна с неуемным Сашей на руках маялась без сна, забившись в уголок у окна на нижней полке. И тяжесть пути, и ужасные слухи все больше и больше отдавали ее во власть ужаса беззащитного ожидания. Ехать и ехать вперед от угрозы смерти — вот единственное стремление, которое владело ею. В остальном она была человеком, совершенно потерявшим план действий.
На третьи сутки поезд остановился среди редкого криволесья. Впереди был разрушен какой-то мостик. Опасаясь налета, беженцы высыпали из вагонов и разбрелись меж деревьями. Моросил дождик. Зинаида Федоровна села под тихо звенящую на дожде желтеющими листьями березку; ребенок поуспокоился; кругом разливался унылый и тягостный покой, который бывает в лесу в осеннее серенькое ненастьице.
«Почему-то чаще всего дети остаются живыми», — подумала Зинаида Федоровна, по какому-то нелепому течению мыслей вспоминая разные истории о крушениях поездов, о гибели людей, застигнутых в степи буранами, о землетрясениях. Не осмысливая, что делает, она открыла сумочку, отыскала выдвижной малахитовый карандашик и одну из открыток, положенных в сумку Дмитрием Александровичем. «Наивный человек: велел ежедневно писать с дороги, а какая могла быть почта, пока письма дойдут, и самого уж в живых, может, не будет». «Зовут Александром, рожден 7 мая 1941 года», — написала Зинаида Федоровна на открытке и упрятала ее глубоко в одеяльце ребенка. Саша проснулся и заплакал, она прижала его к себе, прикрыв полой коверкотового пальто, и стала, сама закрыв глаза, баюкать его. Сын проголодался: у нее с утра уже совсем не было молока.
«Вы, наверное, очень устали с ребеночком? — услыхала она участливый голос. — Дайте его мне, понянчу». Девушка с упругими розовыми щеками, этакая крепенькая коротышка, в прорезиненном плаще с капюшоном, подсела к Зинаиде Федоровне.