— Пожалуйте, пожалуйте, — заговорила, поднимаясь, женщина и, заслоняя собой мальчика от гостей, шагнула им навстречу. — Где же мне вас посадить… Саша, принеси с кухни хоть табуретку.
Мальчик молча, большими шагами вышел, а женщина подошла к двери, и Дмитрий Александрович со страхом и радостью догадался, что свидание его с сыном на этом, пожалуй, и окончилось. Так и получилось: женщина приняла от Саши табуретку и, не впуская его в комнату, сказала:
— Уж ты извини меня, Санек, да ведь все равно, пока вот по делу с людьми будем говорить, не до уроков тебе будет, сбегай в магазин. Хлеба у нас, оказывается, нет. Купи хоть плюшек на утро. — Она сняла с гвоздя кепку и плащ. — На-ка.
— Вот именно, мамка, что бежать придется, — весело отозвался Саша. — Того и гляди уж закроется магазин-то. В следующий раз не бери на себя хлебные дела.
Саша ушел. Но и за эти минуты Дмитрий Александрович успел отметить, что сын его физически крепок, лицо у него доброе, одет он в простенькую ковбойку и грубошерстные брюки, носит одежду аккуратно и любит мать и слушается ее.
— Так вот, Анастасия Семеновна, это и есть капитан первого ранга Поройков, — представил его Селяничев, придвигая табуретку.
— Я знаю, — сказала женщина, снова садясь к столу. — Саша через полчаса придет, — почему-то сочла нужным предупредить она.
— Я отец Саши, — как только мог спокойно выговорил Дмитрий Александрович. — Расскажите мне все, чтобы я знал.
— Что же рассказывать. Для меня самой все это так неожиданно. И… как вам это Объяснить. Если промолчать бы мне, то как будто получилось бы преступление: украла бы я ребенка от родителей… И паспорт ему надо будет получать, а у меня нет ни метрики его, ни места рождения его не знаю. Пока он под моей фамилией живет. А дальше? Вот я и решилась повидать вас… Ну вот вы, отец, нашлись… Ведь захотите взять его у меня? — В ее голосе прозвучало такое страдание, такой неподдельный страх, что ее жестоко сейчас вот обидят.
Дмитрий Александрович ничего не смог ей ответить.
— В нем вся моя жизнь, — тихо продолжала Анастасия Семеновна. — И знаете ли, сначала, как он остался у меня на руках, я хотела его отдать в приют какой-нибудь, а меня сразу же пристыдили: молодая, говорят, здоровьем пышешь, а ребенка с плеч долой, и этакое в войну сделать хочешь. В нашем колхозе никто тоже не поверил, что не мой ребенок. Так и пришлось самой вспаивать и вскармливать. А теперь… Душевный мальчик он, и один он у меня… Брат еще есть, сверхсрочник, в этом же доме жил, а сейчас уехал. Это он меня после войны сюда выписал… Вот и все. Какие еще подробности вам нужны?