— Здесь работал Артемий Александрович, — сказала Женя в термическом цехе.
Дмитрию было дивно смотреть на высокочастотную электрическую печь и ванну, полную раскаленного неподвижного масла. Сюда после войны пришел братан; вот здесь, работая, он нашел новую мечту своей жизни и здесь же осуществил ее — стал инженером. Он работал на заводе, а завод так же, как и сейчас, жил большой жизнью всей страны. И Артем — пылкая душа — махнул в совхоз, как Дмитрий когда-то — во флот. И у него это был тоже порыв, родившийся в пафосе труда многотысячного коллектива…
Следуя за Женей, Дмитрий то тут, то там видел стенды с диаграммами роста народного хозяйства в новой пятилетке и яркие плакаты, призывающие достойно встретить Двадцатый съезд КПСС. Слова на плакатах еще в юности казались Дмитрию надписями на боевых знаменах.
«Ударник, борись за встречный план!», «Выполним пятилетку в четыре года!», «Превратим нашу страну из отсталой аграрной в великую индустриальную державу!» Эти знаменные призывы давнего прошлого крепко сидели в памяти, забыть их было так же невозможно, как забыть свою рабочую юность.
«А вот об этом заводе, по которому я сейчас иду, никто тогда и не думал; строились Березниковский химкомбинат, Ростсельмаш, Магнитка, Кузбасс, Днепрогэс, а этого завода и в проекте не было тогда. И уж никто из Поройковых, конечно, не думал, что когда-то на Волге будет построен именно этот завод, который станет им родным».
В одном из цехов, где стоял особенно плотный грохот машин, Женя остановила Дмитрия и кивком головы указала на один из бегемотоподобных станков. Станок не работал, к его основанию были прислонены чугунные диски, каждый пудов по шести; под кожух машины с головой втиснулся рабочий. Дмитрий узнал отца по его подшитым валенкам.
Александр Николаевич словно почувствовал, что за его спиной кто-то стоит, выпрямился и, увидев Дмитрия, сердито нахмурился и, кривя губы, что-то проговорил. Можно было подумать: старик недоволен, что сын подошел к нему.
Грязные пятна машинного масла на лице Александра Николаевича не скрывали его бледности; мелкокапельный пот выступил на лбу; губы тонкого рта подрагивали. Схватив комок промасленной обстрижки, он принялся вытирать жилистые руки, да, вдруг сообразив, что делает зряшное дело, потому что руки не становились чище, бросил сочившуюся маслом обстрижку на пол и, еще сказав что-то неслышное в грохоте, пошел от станка.
Он шел быстро, вернее, старался идти быстро, но продвигался по проходу медленно, а спина его горбилась устало, это ясно видел Дмитрий. «Смена только началась, а у старика силы нету, — страдальчески подумал он, провожая глазами сутулую фигуру отца. — А впереди еще целая неделя такого труда».