Адальберт помнил, какое ликование было в руководстве партии, когда стало известно, что умер Рузвельт. Теперь-то американо-английский блок, возглавляемый этим полуеврейским президентом, рухнет, и канут в небытие все его слюнявые идеи об Организации, постыдно объединяющей негров и белых, арийцев и славян, хозяев и рабов!..
О, несбывшиеся надежды: война окончилась, а Эйзенхауэр, Монтгомери и Жуков, судя по фотографиям, мирно беседуют…
Адальберт мысленно одернул себя: «Не раскисай! Мы им еще покажем!» Недаром в подвальной тьме, когда не было опасности быть опознанным, каждую ночь кто-нибудь рассказывал, что очередной советский броневик обстрелян, что «вервольфы» — люди, готовые умереть, но не предать память фюрера! — с наступлением сумерек охотятся за русскими солдатами. Какое было бы счастье, думал Адальберт, вступить в контакт с «вервольфами»… Но как?
Недавно он прочел в «Тэглихе Рундшау» ироническую заметку под заголовком «Час пробил!». В ней говорилось, что «в Берлине началось массовое и организованное государством вымирание фашистских фюреров». Что имеет в виду этот еврейско-славянский писака под словами: «организованное государством»? Адальберт стал читать дальше: «Дело шло гладко: гитлеровцы „умирали“ планомерно, организовывали для самих себя похороны и, отойдя перед лицом общественности в потусторонний мир, тайно возникали на нейтральной почве». Что за ерунда? Но дальше следовали имена и факты: «Полковник СС Олаф, растроганный своим собственным некрологом, отправился в Португалию. Начальник штаба „Гитлерюгенд“ Гельмут, ставший жертвой „несчастного случая“, совершил, сраженный горем, путешествие в Испанию…»
«Как, Олаф?!» — чуть ли не вслух изумился Адальберт. Он знал полковника, читал некролог о его смерти. Так, значит, и Олаф, и Гельмут, а может быть, и многие другие эсэсовцы живы, находятся далеко от Германии, в безопасности?! Он вспомнил услышанный в здании гестапо пусть неофициальный, но все же приказ: «Опускайтесь на дно!» О, если бы он, Адальберт Хессенштайн, оказался умнее, когда советские варвары подходили к Берлину! Но тут же сама мысль покинуть столицу в дни опасности показалась ему позорной. Он остался преданным фюреру до конца. Даже когда тот был уже мертв. И в результате… в результате оказался в берлинской мышеловке, одинокий, боящийся собственной тени. Впрочем, у Адальберта, конечно же, остались добрые друзья в Берлине. Или они тоже последовали примеру полковника Олафа?..
«Тэглихе Рундшау» и «Берлинер Цайтунг» стали единственным средством связи Адальберта с внешним миром. С утра, обеспечив себя продовольствием на черном рынке, он скупал в киосках все газеты и, схоронившись где-нибудь в руинах, принимался за чтение. Новый приступ злобы и ненависти вызвала у, него передовая статья в «Тэглихе Рундшау», озаглавленная «Истина против лжи».