— Только не я, — повторил Геррик. — Я никому не могу нравиться. Если бы вы знали, как я себя презираю — и за что…
Голос его прозвучал громко в тиши кладбища.
— Я так и понял, что вы себя презираете. Я видел, как кровь бросилась вам в лицо, когда вы упомянули Оксфорд. Я и сам чуть не покраснел, видя вас, джентльмена и человека, в обществе этих презренных волков.
Геррик с испугом уставился на него.
— Волков? — переспросил он.
— Я сказал: волков, презренных волков, — повторил Этуотер. — Знаете ли вы, что, когда сегодня я был у вас на судне, я дрожал от страха.
— Вы отлично это скрыли, — пробормотал Геррик.
— Привычка… И все-таки я боялся, боялся двух волков. — Он медленно поднял руку. — Но что же, Хэй, бедная заблудшая овечка, что вы делаете в компании двух волков?
— Что я делаю? Ровно ничего, — ответил Геррик. — Ничего дурного не происходит, всё как на ладони. Капитан Браун — славный человек, он… он… — В ушах у него прозвучал голос Дэвиса: «Ждите похорон», и пот выступил у него на лбу. — Он человек семейный, — закончил он. глотнув, — у него дома дети… жена.
— Значит, славный человек? — проговорил Этуотер. — И мистер Хювиш, без сомнения, тоже?
— Нет, этого я не скажу, — ответил Геррик. — Хьюиша я не люблю. Но все же… у него тоже есть свои достоинства.
— Короче говоря, в общем и целом, лучшей судовой компании и желать нельзя? — заключил Этуотер.
— О да, — сказал Геррик, — это так и есть!
— Следовательно, существует другая причина, почему вы презираете себя? — сказал Этуотер.
— А разве все мы не презираем себя? — вырвался крик у Геррика. — Разве вы не презираете себя?
— Естественно, я отвечу — да. Но так ли это на самом деле? Одно я, по крайней мере, знаю твердо: я никогда не издавал таких воплей, как вы, Хэй! Это крик нечистой совести! Полно, ваш убогий скафандр самомнения порван самым жалким образом! Сегодня же, если вы готовы прислушаться к моему голосу, — сегодня же, сейчас, пока еще не село солнце, здесь, где покоятся невинные души темнокожих, станьте на колени и переложите ваши грехи и печали на искупителя. Хэй…
— Нет, не Хэй! — прервал тот сдавленным голосом. — Не называйте меня так! Я хочу сказать… Ради бога, не видите вы разве, что я на дыбе?
— Я вижу, знаю, я сам вас на ней держу и не отпускаю, я сам вас подтягиваю своими руками! Если господь пожелает, сегодня вечером я приведу перед его престол раскаявшегося грешника. Приди, приди перед его милосердный престол! Он жаждет явить свою милость, друг мои, жаждет!
Он раскинул руки, как распятый, лицо его светилось, как ангельский лик, он возвысил на последних словах голос, и в голосе послышались слезы.