Через несколько дней в этой комнате зазвонит телефон. Павелек поднимет трубку, глядя на золотой циферблат часов, и подумает, что вот сейчас, в семь утра, начинается приятный, апрельский день.
— Алло! — скажет он, глядя на темные стрелки часов.
— Это я, — послышится тихий, далекий голос.
— Генек! Господи! Что с тобой случилось?
Слезы будут стекать по лицу Павелека, как если бы ему не было девятнадцати лет, как если бы он оставался маленьким мальчиком в бархатном костюмчике с кружевным воротничком.
— Я хотел бы с тобой повидаться, — услышал он далекий голос.
— Ну конечно, Генек! Послушай, это очень важно. Йоася здорова, у нее все в порядке, шлет тебе привет.
В течение долгих мгновений он будет слышать монотонный шум в проводах. И тогда воскликнет с беспокойством:
— Генек! Слышишь меня?
— Слышу. Я тоже ей кланяюсь. Мне нужно с тобой повидаться.
— Ты где?
— В городе.
Снова их разделит долгая тишина, а потом Генек скажет:
— Я возвращаюсь туда.
— Ты где сейчас? Мы должны встретиться.
— Да. В девять на углу Ксенженцей и площади Трех Крестов, хорошо?
В этот момент Павелек услышит щелчок, и соединение прервется. Еще он крикнет нетерпеливо: «Генек, слышишь меня?! Генек!» — но ответа уже не будет.
Все это, однако, случится через несколько дней. Зазвонит телефон, на часах семь, за окном ясное утро. Так предопределено звездами. И так же было предопределено, чтобы Павелек сказал мужчине в клеенчатом плаще:
— Вы отдохните, а мы приготовим что-нибудь поесть.
— Нет нужды, — ответил тот. — Ребенку дайте. Я не голодный. Сейчас пойду.
— Это опасно, — сказала мать. — Они стреляют без предупреждения.
— Вы, уважаемая пани, в это не верьте. Они бы тогда своих перестреляли. Всегда проверяют документы.
— А у вас есть пропуск?
— У меня есть все, что надо, — ответил он и рассмеялся.
Ей никогда не приходилось слышать подобного смеха. В нем звучала жестокость и угроза. Она снова взглянула в глаза мужчины. И подумала, что он читает ее мысли. На щеках ощутила тепло, теперь уже она боялась обоих, мужчины и Павелека.
Боялась, что Павелек заметит ее странное состояние, эту необычную возбужденность и страх. Но Павелек взял девочку за руку и сказал:
— Мы с Йоасей пойдем на кухню, будем приготавливать что-нибудь вкусное на ужин…
— Ах, зачем, — сказала женщина без всякого смысла и внезапно села к столу, напротив рослого пришельца. У нее не было сил уйти от его взгляда. Мужчина протянул руку с портсигаром.
— Закурить не хотите?
Она отрицательно покачала головой. Теперь он осматривался в комнате. Разглядывал буфет, сервант, фарфор за стеклом, фотографии в рамках, потом оглядел пунцовые шторы на окнах, обивку стульев, скатерть из дамаста на столе. Его глаза были пусты, лишены любопытства, а ей казалось, что когда он смотрел на узорчатый кафель печи и гипсовые завитушки на потолке, то делал это, как если бы раздевал ее, как если бы разглядывал ее грудь, живот, голые плечи. Что с тобой происходит, Эльжбета, подумала она, это же чудовище, жестокое и необузданное! И она не заблуждалась. Он был жесток и необуздан, некоторые считали его чудовищем. Но ведь она хотела именно такого, такого ждала, к собственному возмущению и ужасу. Они молчали. Даже если бы он остался с ней на долгие годы жизни, им так же нечего было бы сказать друг другу. Оставались бы мужчиной и женщиной, мужчиной и женщиной в каждом мгновении — и более ничем! Но он не остался. У него были свои мрачные дела на самом краю света, где нет уже людей, а только звери и призраки. Он погасил сигарету, встал со стула, рослый, могучий, с пятном крови на клеенчатом плаще.