Под лаской тихой росных чар.
Меж тем в лугах молочный пар
Разливом стелется седым
И воскуряется, как дым,
И льнут к листве его клочки;
И лижут ветра язычки,
Успокоительно-теплы,
С листвы дремучей млеко мглы,
И шарят в лиственном венце,
И зыблют перья на птенце.
Так нежен трепет легких струй,
Как уст младенца поцелуй,
Когда пушок родимых щек
Щекочет мягкий язычок…
А над венцом дубравных глав
Остановился облак слав:
Златой синклит престольных сил
В пути воздушном опочил;
И старцев багрянит заря,
Несущих свитки, гнев Царя,
Дорогой дальней, из одной
Округи мира в мир иной.
И лес им в страхе предстоит,
Дыханье слитное таит —
И веток освеженных рост,
И шорохи оживших гнезд…
В тот час над влагою легка
Фата туманная; гладка
Парная Заводь… Снится ей:
Мимо идет собор князей,
Взыскующих земли святой
За поднебесною чертой.
Почто плывут к чужим брегам?
Мир вожделенный — здесь, не там!
Запечатленный — тут, в глуши,
В ее струящейся тиши,
В молчаньи девственной души…
V
О, мир блаженный, тайный свет
Моих невозвратимых лет,
Когда над отрока челом
Шехина дрогнула крылом!
В те дни — как мир дивил меня!
Как сладко, грудь мою тесня.
Вскипали слезы! Как сжигал
Ее восторг!…Я убегал
Живой дубравы в глушь и тьму —
Молиться Богу моему.
Тропой звериной, в летний зной,
По засеке заповедной
Бреду, бывало… Ропщет бор,
Где не стучал еще топор…
Веду с Незримым разговор…
Людского нет окрест следа;
Растелет солнце невода,
Но колыханием завес
Манит — в шатер Господень — лес.
Так, скинии взыскуя, раз
Лазоревый в чащобе глаз
Я встретил: Заводь то была.
Под гладью влажного стекла
Всплывал зеленый островок,
Как стол алтарный — одинок,
Шелковой устлан муравой,
Благословляющей листвой
Отцов лесных со всех сторон
Хранительно приосенен.
Над малой храминой — небес
Округлый свод в венце древес;
А пол у храмины — стекло.
И в своде, и на дне — светло
Горят, единый блеск деля,
Два огнезарных хрусталя.
Главою преклонясь к стволу,
Очами к зыбкому стеклу
Прильнув, часы я проводил,
Дивясь загадке двух светил
И двух миров, — и что первей:
Виденье неба иль зыбей?..
И старцы леса мне с ветвей
Кропили в грудь зеленой мглой,
И смутным пеньем, и смолой.
И наполнялась по края
Обильем сладким грудь моя,
И чуткий напрягался слух,
И ждал Шехины близкой дух…
И средь пустынной немоты,
Чу, — ясный голос: «Где же ты?..»
И удивленною листвой
Взгудели, смутной головой
Кивают мне древа, поют:
«Кто ты, вошедший в сей приют?..»
VI
Есть Божий, внятный нам язык —
Язык молчанья. Всякий лик
Земной и горней красоты
В нем есть, и все цветут цветы;