В общем, после кланового обучения экзамен был не столько сложным, сколько скучным. Четыре битых часа я как тот попугай отвечал на вопросы. Ну что же. Ответил. Переглянулись экзаменаторы, кивнули мне. Знаешь. А умеешь ли? И вот тут-то началось самое интересное. Высокая экзаменационная комиссия дружно отправилась в недра госпиталя, ну, а мы с Окини-сама, соответственно, следом. Судя по кривой усмешке старейшины, испытание мне приготовили еще то. Старейшина, как обычно, оказалась права. Ну и запашок, да... Стоят ирьенины и смотрят, как поведет себя кандидат. Не дождетесь! Уж что-что, а брезгливость из учеников ирьенины клана вышибают в самом начале обучения.
Давным-давно, когда мой 'путь ирьенина' был только начат, мне и семь лет тогда еще не исполнилось, отвела меня как-то моя названная мать в подвал лабораторного комплекса клана. Покопалась, гремя какими-то инструментами, в лабораторном металлическом шкафчике самого невинного вида, и достала оттуда таз, плотно прикрытый крышкой. Жестом указала мне на отделанный жесткой, под кафель, плиткой пол, села напротив, и поставила между нами таз. После чего жестом фокусника убрала плотно притертую крышку с тазика. В-я-я-я... Вспомнишь - вздрогнешь. Такое отвратное месиво я наблюдал первый раз в жизни. Как любезно пояснила мне Окини-сама, в тазу находились бараньи кишки, требуха и кровь. Недельной выдержки. До кондиции оно на крыше доходило, как с ласковой улыбкой пояснила мне старейшина. Подышало вволю. Я бы по другому выразился, да только вот за подобные выражения били меня по губам, руку совсем не сдерживая. Да... Выработке 'облико морале' будущего члена клана уделялось внимание чуть ли не большее, чем отработке профильных дисциплин. И умению 'держать лицо' и скрывать эмоции сенсеи учили на совесть. Для проявления эмоций есть семья и дом, точка. В остальное время будь добр соответствовать высокому званию Хъюги.
Так, отвлекся я что-то... Уж больно воспоминания мерзкие, и копаться в этом совсем не хочется. Итак, сняв крышку и вернув себе мое внимание, Окини-сама высыпала горсть мелких монеток прямо в отвратную жижу. После чего проинформировала меня, что там десять Рё монетами по одному, и что у меня есть пятнадцать минут, что бы их оттуда извлечь. И посоветовала представить себе, что передо мной - мой лучший друг. Которого с рваными ранами живота доставили ко мне, что бы я его спас от неминуемой смерти. И каждая монетка - это посторонний, отравленный предмет, который я обязан извлечь из раны. Все, мальчик, время пошло. И когда я, непомня себя от ужаса и отвращения, стравил все, что было в желудке, прямо в таз, совершенно спокойным голосом уведомила меня, что я наблевал в разорванный живот моего лучшего друга. Теперь, мол, его шансы на выживание сильно упали. Спасай, мол, дальше. Он ведь пока, - тут Окини грустно улыбнулась, - еще жив...