Том 18. Рим (Золя) - страница 18

Вторая часть книги заканчивалась картиной умственного и нравственного недуга, которым был отмечен конец века. Массы тружеников страдают от нищеты и требуют, чтобы новое распределение благ обеспечило им хотя бы хлеб насущный; но избранная верхушка, очевидно, тоже недовольна и сетует, что освобожденный разум, возросший интеллект порождают в ней опустошенность: пресловутое банкротство рационализма, позитивизма и знания вообще. Умы томятся жаждой абсолютного, они устают от медлительности науки, которая бредет ощупью, принимая лишь доказанные истины; эти умы, как встарь, охвачены томительной жаждой тайны; для душевного спокойствия им нужен полный и немедленный синтез; надломленные, в отчаянии, что им не дано познать всего, они на полпути вновь падают на колени, предпочитая бога, возврат к неведению, оправданному верой. Ведь знание и посей день еще не утоляет нашей жажды справедливости, не дает уверенности, не меняет исконного представления о счастье, о вечном блаженстве, ожидающем человека в загробной жизни. Оно лишь учит читать по складам науку бытия, оно лишь дарует каждому суровое сознание житейского долга, сознание необходимости быть попросту участником вселенского труда; и становится понятным бунт сердец, сожаление о христианском рае на небесах, где реют сонмы прекрасных ангелов, где все полно света, музыки и благоуханий. Дарить прощальный поцелуй усопшему и думать, что вы еще встретитесь, что вам суждено вместе с ним испытать торжество бессмертия! Верить в высшую справедливость, чтобы легче было переносить гнусность земного прозябания! Убить отвратительную мысль о небытии, бежать от ужаса перед исчезновением собственной личности и успокоиться, наконец, в лоне неколебимой веры, сулящей в загробном мире благополучное разрешение всех жизненных проблем! Народы еще долго будут жить этой мечтой. И начинаешь понимать, почему в конце нашего века в умах усталого, охваченного глубоким смятением человечества, несущего в себе семена будущего, проснулась беспокойная и мучительная тяга к религии, к идеальному и бесконечному, жажда нравственного закона, утверждающего веру в высшую справедливость. Любая религия может исчезнуть, — религиозное чувство породит новую, пусть даже и в содружестве с наукой. Новая религия! Новая религия! И разве не здесь, на современной римской почве, где, казалось бы, все благоприятствует такому чуду, должен возродиться, пустить зеленые побеги, расцвести пышным цветом юности старый католицизм?

Наконец, в третьей части книги Пьер пламенным апостольским словом предрекал будущее — обновленный католицизм, которому суждено вернуть смертельно страждущим пародам здоровье и мир, позабытый золотой век раннего христианства. И прежде всего он прочувствованно нарисовал блистательный портрет Льва XIII, идеального папы, которому само небо повелело заботиться о спасении пародов. Таким вставал папа в воображении Пьера, таким он его видел, обуреваемый страстным желанием обрести пастыря, который положит конец страданиям обездоленных. Правда, этому портрету недоставало сходства с оригиналом, но именно таким должен быть спаситель человечества: неиссякаемое милосердие, большое сердце, большой ум. Впрочем, Пьер перебрал немало документов, изучил энциклики, и в основу портрета нм были положены факты: богословское образование, полученное в Риме, затем недолгое исполнение обязанностей нунция в Брюсселе, продолжительное епископство в Перудже. Но, сделавшись папой, Лев XIII в трудной обстановке, создавшейся еще при Пие IX, обнаружил двойственность своей натуры: неколебимый страж догмы, он вместе с тем гибкий политик, готовый далеко следовать по пути примирения. Он решительно порывает с современной философией, минуя Возрождение, он обращается к средним векам, восстанавливает в католических школах христианскую философию, как она мыслилась светочем богословия — святым Фомою Аквинским. Затем, обретя надежное укрытие для догмы, папа проводит политику равновесия сил, он готов на любые посулы властям предержащим, любые обстоятельства использует в интересах папского престола. Он развивает бурную деятельность, примиряет святой престол с Германией, сближается с Россией, удовлетворяет притязания Швейцарии, хочет добиться дружбы с Англией, обращается даже к китайскому богдыхану с просьбой оказать покровительство миссионерам и вообще христианам, проживающим в его империи. Позже он вмешивается в дела Франции, признает законность республики. И с самого начала становится ясной одушевляющая Льва XIII идея, которая делает его великим политиком; идея эта испокон веков владеет папством: завоевание душ, превращение Рима в средоточие и владыку мира. Одно желание, одна цель движет Львом XIII — способствовать единению церкви, вернуть всех отколовшихся в ее материнское лоно, дабы в грядущей социальной схватке церковь осталась непобедимой. Папа домогается признания морального авторитета Ватикана в России; мечтает обезоружить англиканскую церковь, установив с нею нечто вроде братского перемирия, и наряду с этим он страстно желает соглашения с любой схизматической церковью, в особенности восточной, ибо, по его словам, все они заблудшие, но родные сестры, возвращения коих в лоно католической церкви жаждет его отцовское сердце. Сколь несокрушимую силу обретет Рим, завоевав безраздельную власть над христианами всего мира!