Пьер купил небольшой сундучок, так как саквояж уже не мог вместить вещей, которые он время от времени выписывал из Парижа, видя, что его пребывание в Риме затягивается. И все же он быстро справился со своим делом — шкаф вскоре был опустошен, ящики осмотрены, саквояж и сундучок заполнены и заперты на ключ. Было всего семь, до ужина оставался целый час; Пьер окинул взглядом стены комнаты, чтобы проверить, не забыл ли он чего-нибудь, и тут его глаза остановились на старинном полотне, картине неизвестного мастера, которую он столько раз с волнением рассматривал. Лампа как раз ярко освещала картину, придавая ей необычайную выразительность, и он опять почувствовал словно толчок в сердце, еще более сильный, чем прежде, ибо в этот прощальный час ему представилось, что перед ним символ его поражения в Риме, воплощенный в образе скорбной, страдающей, полунагой женщины в лохмотьях, которая сидит на пороге дворца, откуда ее изгнали, и рыдает, закрыв лицо руками. Эта любящая, отвергнутая, рыдающая женщина, о которой никто ничего не знает, — не знает, какое у нее лицо, откуда она пришла, что делала раньше, — казалась Пьеру олицетворением его напрасных усилий проникнуть в наглухо запертую дверь истины, его отчаяния перед неприступной стеною — преградой неведомого. Аббат долго вглядывался в картину, жалея, что должен уехать, так и не увидев лица этой женщины, скрытого волною золотистых волос, ее скорбного прекрасного лица, которое он представлял себе юным, очаровательным и загадочным. И священнику казалось, что она ему знакома, что он вот-вот до конца разгадает ее, но тут кто-то постучался в дверь.
Пьер был очень удивлен при виде Нарцисса Абера, уехавшего три дня назад во Флоренцию: молодой атташе посольства, большой любитель искусства, иногда позволял себе подобные отлучки. Нарцисс извинился за неожиданное вторжение.
— Вещи уложены? Я знаю, вы уезжаете нынче вечером, и мне непременно хотелось пожать вам руку, прежде чем вы покинете Рим. Сколько ужасных событий произошло с тех пор, как мы расстались с вами! Я вернулся только после обеда и потому не присутствовал на погребении. Можете себе представить, как я был потрясен, узнав об этой двойной трагической смерти!
Нарцисс стал расспрашивать Пьера, подозревая какую-то скрытую драму, ибо ему были знакомы мрачные тайны легендарного Рима. Впрочем, он не очень настаивал, он был слишком осторожен, чтобы без надобности обременять себя опасными секретами. Абер с восхищением слушал рассказ аббата о двух влюбленных, лежавших в объятиях друг у друга и сохранивших после смерти неземную красоту. И он подосадовал, что никто их не нарисовал.