Кардинал слушал его очень серьезно. Он знавал этого священника в те времена, когда проводил каждое лето во Фраскати, на княжеской вилле, принадлежавшей роду Бокканера; при доме, отстроенном заново в шестнадцатом столетии, был чудесный парк с прославленной террасой, откуда открывался вид на римскую Кампанью, голую и необозримую, как море. Теперь вилла эта была уже продана, а на ее виноградниках, которые после раздела имущества достались Бенедетте, граф Прада, еще до ходатайства его жены о разводе, начал постройку целого квартала дачных домиков. Когда-то, прогуливаясь пешком, кардинал охотно наведывался к Сантобоно, который служил священником при старинной сельской часовне Санта-Мариа-деи-Кампи; Сантобоно жил при церкви, в полуразрушенной хибарке; всю ее прелесть составлял обнесенный стеною сад, который священник обрабатывал собственноручно, с подлинно крестьянским рвением.
— Хочется мне, чтобы ваше высокопреосвященство, как и в былые дни, отведали моих плодов, — продолжал священник, ставя корзинку на стол. — Первые фиги в нынешнем году, я сорвал их сегодня поутру. В прежнее время ваше высокопреосвященство очень любили их и кушали прямо с дерева, когда удостаивали ко мне заглянуть! Вы еще по доброте своей говорили, что нет на свете фиг, которые по вкусу сравнились бы с моими.
Кардинал не мог удержаться от улыбки. Он чрезвычайно любил фиги, и правда, смоковница Сантобоно славилась на всю округу.
— Благодарю, дорогой падре, вы не забываете о моих маленьких слабостях… Так что же я могу для вас сделать?
К Бокканера сразу же вернулась прежняя серьезность, — между ним и священником исстари не угасали споры, и эта противоположность воззрений вызывала досаду у кардинала. Сантобоно был из Неми, он родился в диком краю, нравы в семье были достаточно буйнее, его старшего брата зарезали в уличной драке. Священник всегда исповедовал пламенно патриотические взгляды. Ходили слухи, будто он чуть было не взялся за оружие и не стал в ряды гарибальдийцев; а в тот день, когда итальянская армия вступила в Рим, его с трудом уговорили не вывешивать на крыше дома знамя национального единства. Его страстной мечтой было вернуть Риму господство над миром, увидеть, как папа и король, заключив друг друга в объятия, станут действовать заодно. В глазах кардинала Сантобоно был опасным бунтовщиком, отступником в сутане, угрозой католицизму.
— О, ваше высокопреосвященство может сделать мне такое одолжение… такое одолжение!.. Если только ваше высокопреосвященство соблаговолит!.. — пылко твердил Сантобоно, умоляюще складывая огромные узловатые руки.