Пестель прошелся несколько раз по кабинету и присел за стол.
— Видите, все очищено, — сказал он, усмехнувшись и показывая на прибранный стол, на котором не было ни единой бумажки. — В ящиках рапорты, счета. Усердный фрунтовик, и ничего больше. Станут спрашивать солдат — что они скажут? Что я строг и взыскиваю за всякий пустяк. Вот сегодня дал одному пятнадцать розог… Пятнадцать розог — это не беда, — прибавил он, — стерпит.
Пестель помолчал немного.
И затем, переходя на другой тон, сказал:
— Ну, рассказывайте, что у вас.
Бестужев сообщил о предположениях и надеждах Сергея. В окружности Житомира гусарские полки — Ахтырский в Любаре, Александрийский в Троянове. Ахтырским полком командует Артамон, Александрийским — его брат Александр Захарович. Он не член общества, но можно надеяться, что в содействии не откажет. В местечке Полонном восьмая артиллерийская бригада; там славяне — они ждут только сигнала. В Брусилове Пыхачев с пятой конной артиллерийской ротой. Под Киевом, в Белой Церкви, семнадцатый и восемнадцатый егерские полки, на которые твердо можно положиться; там подготовлены и офицеры и солдаты. Восьмая пехотная дивизия, расположенная около Житомира, встанет как один человек; среди солдат там действуют бывшие семеновцы.
— Мы начинаем в Черниговском полку, — заключил Бестужев, — и уверены, что через короткий срок Житомир и Киев будут в наших руках.
Бестужев встал, прощаясь. Пестель тоже встал.
— Начинайте с успехом, — сказал он, — и не беспокоитесь ни о чем. Я ничего не открою, хотя бы меня разорвали в клочья. Спасайте только «Русскую правду». Она зашита в клеенку, положена в ящик и зарыта около села Кирнасовки, отсюда верстах в пятнадцати по дороге в Балту. Место вам укажет поручик Крюков.
Бестужев с волнением смотрел на Пестеля, на его суровое лицо и торчащий над бледным лбом аккуратно зачесанный хохолок.
Пестель крепко стиснул руку Бестужеву и отошел к окну.
— Ступайте, — сказал он.
Бестужев медленно пошел к двери. Пестель стоял к нему спиной у окна.
— Бестужев! — окликнул он его.
Бестужев поспешно вернулся.
— Передайте Сергею, что я желаю ему успеха, — проговорил он не оборачиваясь. — Скажите, что я люблю его как друга.
Бестужев бросился к нему с рыданиями. Пестель обнял его и поцеловал. На глазах Пестеля были слезы.
Бестужев стремглав кинулся вон. Когда он вышел в переулок, его нагнал денщик Савенко.
— На вас с Сергеем Ивановичем вся надежда, — сказал он тихо. — Сердце разрывается, глядя на барина. По ночам не спит, слышно, как все шагает по комнате.
…Пестель был арестован 13 декабря, через два дня после того, как у него был Бестужев. Перед этим были приняты меры предосторожности: войска, стоявшие около Тульчина, были отведены прочь и заменены другими и везде были усилены караулы. После этого все полковые командиры, в том числе и Пестель, получили приказание явиться в Тульчин. В штабе генерал Чернышев в присутствии командующего армией графа Витгенштейна и начальника штаба генерала Киселева объявил Пестелю, что он арестован. Пестель выразил на лице изумление, смешанное с негодованием: по какому такому обвинению можно подвергнуть аресту его — честного, примерного офицера! Витгенштейн был сердит: он не верил, что Пестель может оказаться преступником, и считал, что донос на него сделан каким-то мерзавцем по личной злобе. Генерал Киселев старался скрыть свое смущение: он знал о либеральных мнениях Пестеля и догадывался о его замыслах. Сам Киселев находился под подозрением.